И он, сексуально озабоченный кошмарный сеттерюга, это видел. Андрей поймал меня за кисти и попытался притянуть к себе, но я как-то сумела выкрутиться и скрылась на кухне, по дороге кляня свое нездоровое либидо.

– Делаешь очередную порцию омлета? Поделись! – Почувствовав дыхание на затылке, я резко обернулась.

Его лицо оказалось прямо передо мной. О, ужас. Берите в руки любовную историю, открывайте на любой странице и читайте вслух. Если я не ошибалась, а в таких вещах я перестала ошибаться в шестнадцать лет, Андрей был абсолютно готов. Такая страсть читалась в его глазах и такая сладкая нежность, что мне даже не по себе стало. Он осторожно дотронулся до моих губ, провел пальцем по подбородку и, коснувшись пальцем ямочки на шее, начал теребить верхнюю пуговицу моей блузки.

«А чего это я тут стою как соляной столп и не возмущаюсь, когда разные донжуаны соблазняют меня наглым образом и вдобавок так уверены в собственной неотразимости, что даже не боятся сопротивления?» – промелькнула мысль. И все же я позволила себе еще полсекунды удовольствия, и только. Еще полсекунды – и можно было бы не писать дальше и избавить читательниц от поисков описаний природы. Но чем я всегда гордилась, так это своей недюжинной силой воли.

– Руки прочь, развратник, – я спасла пуговицу от отрывания (каких трудов мне это стоило!) и, толкнув, усадила его на табуретку. Он послушно сел, ничего не предпринимая, только смотрел на меня так, что кружилась голова.

– Срочно по чашке крепкого кофе для оздоровления логики. Можно по две – закрепить результат.

– А так ли надо ее оздоравливать? – почти прошептал он, и у меня вновь отказали ноги.

– Андрюша, милый, надо, а то, я смотрю, у вас в районе ожога появилась какая-то странная опухоль плюс температура под сорок. Я тут читала газетку на досуге. Так, не поверите, все симптомы страшного заболевания СПИД.

– Ой, скажи это еще раз, – он умоляюще застонал.

– Про СПИД? Лучше газетку принесу.

– Нет, про милого Андрюшу. Когда ты так говоришь, мне уже все равно, СПИД это или что-то еще. Просто хочется взять сейчас тебя на руки и отнести в постель, а там уже выяснять, насколько страшны будут последствия поставленного только что диагноза. Может, попробуем?

– Тьфу на вас, Андрей! Все вам шуточки.

– Шуточки – это твое. Я серьезен как никогда, – он предусмотрительно забрал у меня большую горячую чашку и потянулся обнять меня за бедра. Я отпрыгнула от него в сторону, чуть не сбив горшок с пальмой, притулившийся в углу.

– Андрей, надевайте штаны, пейте кофе и прекращайте на меня ТАК глазеть. Я вам не благотворительный концерт. Ясно?

– Куда уж яснее…

– Пришли в себя? Слава богу!.. – выдохнула я, когда кофейник был опустошен, а шорты водворены на место.

Андрей сел передо мной на корточки и, обняв руками мои колени, заглядывал в лицо:

– Лариса, и все-таки, почему нет? Откуда такое сопротивление и упрямство? Насколько я понял, я не так уж тебе противен.

– Какой там противен? – Я хитро прищурилась. – Я от вас, Андрюша милый (просишь – получи), просто таю и теряю весь оставшийся разум, вы же не младенец и не слепец. Любая женщина была бы польщена вашим отношением, и я, как любая женщина, тоже. Мое слабое сердце выпрыгивает из груди, ноги подкашиваются, сознание затмевается, и хочется отдаться вам тут же на кухонном столе. Но, но, но… – Андрей походил на обласканного песика, которому только что преподнесли мозговую косточку. – Но боюсь, ваши многострадальные обугленные гениталии еще не готовы вынести необходимую в таких случаях нагрузку, и добровольно отказываюсь ради вашего же здоровья.

У сеттера отобрали кость.

– Что ты этим хочешь сказать? Ну я тебе сейчас покажу обугленные гениталии! Ты сейчас дождешься, только вот доберусь! – Андрей вскочил, опрокидывая табуретки, и собрался было меня схватить, но я опередила его на долю секунды и, запершись в туалете на задвижку, продолжала язвить:

– Ой, мамочка! Не надо больше ЭТОГО показывать. Было бы чем хвастаться! Никакого эстетического наслаждения – одни головешки. Меня и так уже тошнит от вида горелого мяса.

Он ломился в закрытую дверь еще минуты три, а затем уселся у порога, решительно заявив, что никуда не уйдет.

– Ну и сидите. У меня есть необходимая для нормального функционирования организма вода и удобное место для спанья, а вот вам придется справлять малую и большую нужду в целлофановые пакетики и швырять их в форточку. Нехорошо! Соседи могут не одобрить!

Мы поперекидывались фразами еще с полчаса и, устав наконец соревноваться в остроумии, заключили пакт о взаимном ненападении. Я боязливо выбралась из туалета и тут же получила в лоб ощутимый щелбан – за грубость.

* * *

А на ночь я осталась у Андрея, потому что, видите ли, резко подпрыгнула температура и возникла срочная необходимость в медобслуживании. Градусника мне никто не показал, но я и не настаивала, потому что, если честно, сама хотела остаться. Андрей больше не предпринимал попыток соблазнения, и я тоже вела себя достаточно осторожно и не провоцировала его. Поужинав, мы опять сидели допоздна, беседуя о разной ерунде, и я снова читала ему свои стихи, а он рассказывал истории из детства и студенческой жизни.

Мне было хорошо, спокойно и уютно, и я знала, ощущала всеми фибрами, что и ему тоже. И это чувство было гораздо опаснее того желания, которое овладевало мной от его прикосновений. Опаснее, потому что серьезнее, сильнее и нужнее. Мне приходилось напоминать самой себе, что я самодостаточный и сильный человечек и что не стоит привыкать к тому, к чему привыкать не стоит.

– Знаешь, Лариса, с тобой удивительно легко и радостно общаться, когда ты не устраиваешь клоунад, – сказал он.

– Порой бывает надо устроить клоунаду, – отбарабанила я, и он согласился. – С вами, Андрей, между прочим, тоже легко, когда вы не играете в Казанову. Ведь можете же быть человеком, когда захотите.

– Могу, конечно. Но это непросто, когда рядом находится красивая и очень соблазнительная барышня, да еще и с неадекватным чувством юмора. Поставь себя на мое место.

– Ну вот те раз! Пошли по кругу. Договорились же.

– А я и не претендую ни на что. Но я тебе порекомендую все же подумать на сон грядущий о том, что… Впрочем, забудь, – он прервал фразу, а мне почудилось, что он хотел произнести нечто для меня немаловажное.

Перед тем как расходиться на ночь, он вполголоса попросил:

– Эй, птеродактиль, поцеловать-то хоть можно, по-дружески?

– По-дружески? Точно? Тогда да. Но не перебарщивать с эротикой и не лишать меня здорового сна, – Андрей тихонько прикоснулся теплыми губами к моей щеке и задержался чуть дольше, чем требовал просто товарищеский поцелуй. – Эээй, тормозите. Не хочу чтобы меня преследовали ночные кошмары с уклоном в «Плейбой» с вашим участием. Пожалейте бедняжечку.