– Как?

Он уставился на меня.

– Не знаю. Дам вам аванс из того, что вам причитается. Отвезу тебя в город. Как угодно.

– Мне надо Тома спросить. Не уверена, понравится ли это ему.

Он кивнул.

– Так иди. Я тут подожду.

Том стоял у полки с обувью возле задней двери. Он дрожал, на нем была только рубашка, ни пальто, ни джемпера. Он был босиком, и я впервые заметила, какие грязные у него ноги. Из-за того, что он ходил без носков, грязь в них просто въелась.

– Я тебя искал, – сказал он. – Начал волноваться. Я боюсь оружия.

– Там ничего нет, но, может быть, найдется в другом месте. Тот человек, мистер Зеленая Машина, только что предложил дать вам аванс. Говорит, отвезет нас в город.

Том порылся в кармане и вытащил кисет с табаком.

– Я раньше не видела, чтобы ты курил.

Он свернул сигарету, и на бумаге появились темные крапинки от дождя со снегом, залетавшего в открытую дверь.

– Твою мать, – произнес Том, затягиваясь. – С чего ему это делать? Мы с ним почти не общались. Мне это не нравится. Он что-то затевает.

– Ты есть хочешь, так?

Я не желала признавать, что боюсь мистера Зеленая Машина. Казалось, Том сейчас сломается.

– Придется нам ехать вдвоем. Элизабет не выйдет из дома. – Он нервно затянулся. – Мне как-то не по себе при мысли о том, чтобы сейчас отлучиться.

Он провел по глазам тыльной стороной руки.

– Голова немножко кружится.

– Она у тебя от курева кружится. Табаком, знаешь, не наешься.

Мы помолчали.

– Я люблю тебя! – вскрикнул Том, и его слова засияли во мне, как будто в мое тело вошел свет.

А потом я увидела у него за плечом Тень. Наверное, он слышал, как я его звала. Его глаза поблескивали, грязь вокруг рта в этот раз казалась свежей. Он наблюдал за мной из темного угла. Лицо его впервые на моей памяти было четким, как вырезанное. Блестели черные губы. Смотрел он жадно, острым обвиняющим взглядом. Я сделала вид, что его нет.

– Я тебя тоже люблю, – прошептала я.

Любовь. Когда-то я думала, что мне придется кого-нибудь прижать к стене и наполовину придушить, прежде чем мне скажут это слово, и вот Том только что его произнес.

Я взглянула на него. Он стоял в тени, только на лицо падал снаружи, обрисовывая его скулы, яркий свет. Я думала, объяснение в любви приносит радость, но Том выглядел еще более замученным, чем обычно.

В супермаркете орала рождественская музыка. Мы поглядели на мишуру и украшения и крепко взялись за руки.

– Я забыла, что скоро Рождество, – сказала я.

– Давай купим украшения, – выпалил Том.

Мы подкатили тележку к сверкающей груде.

– Как по-твоему, на нас таращатся? – прошептал Том.

– Нет. Мы за много миль от леса. Меня здесь никто не знает.

Тут я увидела свое отражение в серебряном колокольчике и поняла, что вид у нас потрепанный и детский, что мы похожи на бродяжек и на нас, наверное, могут таращиться.

Мы загрузили оранжевые пакеты в багажник машины, стоявшей на парковке, потом забрались вдвоем на заднее сиденье. Том вытащил из кармана мятый листок бумаги.

– Аванс покроет это? – Он поморщился. – Это счет за электричество. Последнее напоминание.

Я видела счет впервые.

Мистер Зеленая Машина вынул из кармана бумажник.

– Сколько?

Пошел дождь, здесь внизу он был мягче, чем ледяная крупа, хлеставшая на вершине холма; он ручейками стекал по ветровому стеклу.

– Посиди в машине, – попросил Том. – Я на пару минут. Контора тут, за углом.

Я смотрела, как он идет прочь, сгорбившись из-за дождя, и его светлые волосы, стянутые в хвост, кончиком указывают вниз. От дождя он заострился, как наконечник стрелы.

В машине на мгновение повисла тишина, потом ее хозяин повернулся, так что я увидела в его черных волосах белые крапинки у виска.

– Что ты у них делаешь?

У меня засосало под ложечкой.

– Вы о чем?

– Родители что скажут?

– У меня их нет.

Машину наполнил стук. Я поняла, что это он стучит пальцами по рулю.

– О тебе надо заботиться по-человечески. А ты связалась с этим отребьем. Это опасно.

– Я ищу своих настоящих родителей. Они обо мне позаботятся. Больше некому, никто и не пытался.

Стук стих.

– С чего ты взяла, что они сумеют? – тихо спросил он, когда открылась дверь и Том сел рядом со мной. – Родители не всегда такие, какими должны быть.

– Мои будут такие.

Он молчал. Потом опять отвернулся, я перестала видеть его лицо и снова начала его бояться.

Я так обрадовалась, когда вернулся Том, что от облегчения стиснула его руку. Потом завелся двигатель, и машина тронулась.

Том все больше погружался в молчание, пока мы подъезжали к дому, словно не хотел туда возвращаться. Я потрогала его стянутые в хвост волосы и просунула руку в его ладонь, втайне изумляясь, как кто-то, кто меня любит, может быть таким совершенством. Мне до боли хотелось, чтобы он повернулся ко мне и улыбнулся. Взглянул в глаза хоть на секунду, чтобы мягкая нежность у меня в животе расцвела и разрослась, пока не коснется боков изнутри.

Он не ответил, я убрала руку и ощутила себя маленькой и испуганной, совсем как раньше, когда меня никто не любил.

«Бизнес» отнимает у Льюиса все больше и больше времени. Возвращаясь в их с Анной комнату, он приводит с собой мужчин – двоих, троих, четверых, иногда больше.

– Добрый вечер.

Они касаются шляп, здороваясь с Анной, но то, что эта единственная комната служит еще и спальней, не мешает им сидеть по полночи, играя в карты за Анниным маленьким обеденным столом.

– Как малышка? – спрашивают они. – Как наше сокровище?

Но это не мешает им курить сигары, сворачивать самокрутки в комнате, дымить над кроваткой. Анна никак не может счесть это полезным, она поднимает оконную раму, и в комнату влетает порыв холодного ночного лондонского воздуха.

– Лап, да ладно, – говорит Льюис. – Тут холодрыга. Закрой, хорошо?

С приближением зимы становится холоднее, открыто окно или нет, и Анна укутывает Руби в одеяльца, вязаные соты, розовые, голубые и коричневые, как печенье; потом начинает волноваться, что та задохнется, и снимает одеяльца, слой за слоем. Она все время пробует по-разному: одно снять, два оставить. Два оставить, три снять, пытается измерить малышке температуру. Мужчины засиживаются все дольше и дольше, Анна узнает их имена: Сидни, Теренс, Майкл, Винсент и Джонни. Она молча сидит на кровати; ждет, когда они разойдутся, чтобы забраться под одеяло. Когда они перестают обращать на нее внимание, она ложится на желтое жаккардовое покрывало и все равно засыпает. Потом Льюис ее будит, как ей кажется, посреди ночи, трясет за плечо.