И как оказалось возможным такое падение, заставившее меня целые годы совершать греховные труды, а последние девять месяцев делать это, лишь чтобы добиться благоволения тех, кто уже умер?! За эти девять месяцев, прошедшие со смерти данных злых духов, зародыш моего греха успел хорошо развиться. И сейчас мне пришло время родить дитя своих злых дел. Я отравил источник мудрости и впустил неистовых демонов во многие юные умы. Множество молодых людей были пожертвованы мною на алтарь секса и антиобщественных действий. Надеюсь, теперь это влияние на них прекратится. Если вообще есть в природе мироздания элемент, который движет к прогрессу, пусть он спасёт их, а моя злая карма пусть уничтожит меня до самого основания! Я призываю свой конец и лишь с ним буду чувствовать, что моя миссия исполнена. Ничего лучшего я и не могу пожелать своему неисправимому «я»! О, владыки мантр и слогов Вед! Я усвоил вас, и вы скрыто лежите во мне. Почему вы столь долго прощали меня и попускали тот ущерб, который я наносил делу человечества? О, Гаятри, матерь Вед! Разве твоя сила во мне слабее моей? Если ты вообще безразлична и не хочешь наказать такую падшую душу, как я, то какое благо ты приносишь человечеству? Или так предназначено, что вал горького океана моих грехов превзойдёт пределы закона и отравит сладость человеческой жизни?..»

Тут он услышал из отверстия в тысячелепестковом лотосе: «Идёт Брихаспати, Ракта Шарма!».

Локаята оглянулся глупым, отсутствующим и испуганным взглядом. Он побледнел, и во рту у него пересохло. Локаята невольно воскликнул: «Приветствую тебя, о Ракта Шарма! Заря будущего ашрама Чарваки алеет вновь! Сердце моё приветствует моего гурудэва, благословенного Ракта Шарму!»

Локаята вновь осмотрелся. И вот на золотом троне с рубинами, стоящем на алтаре, украшенном алмазами, восседал Ракта Шарма. Его глаза сверкали местью, подобно углям. Немногочисленные волоски торчали на его голове, подобно остаткам травы на выжженной скале. Его золотистая кожа вся была покрыта морщинами, щёки свисали, как тряпки, а брови нависали над носом. Уши его висели, подобно двум летучим мышам на ветвях высохшего дерева. Лицо Локаяты оживилось внезапной надеждой и озарилось вымученной почтительной улыбкой. Он поклонился перед Ракта Шармой до самого пола и припал к его ногам. Однако он стукнулся головой об пол, только чтобы убедиться, что никаких ног у Ракта Шармы не было. Локаята сразу же вскочил и обнаружил, что Ракта Шарма поднялся с трона и без всяких ног парил в пространстве. Это был его демонический дух. Локаята сначала лишился чувств, а потом чувства к нему вернулись лишь в силу острого страха. Тем временем демон приближался, и Локаята начал отступать. Он услышал призрачный голос Ракта Шармы: «Ты приспособленец и простофиля! Моё оправдание и мой закон — в моей жестокости, а у тебя этого нет. Твой обман — самообман, потому что тебе нет оправдания. Моё чувство мести ещё не удовлетворено. В своей кровожадной миссии я чувствую себя молодым. И теперь я высосу из тебя кровь. Держись!».

Локаята в панике бросился бежать, но демон подстерёг его и крепко схватил за горло. Локаята издал жалобный крик, подобный тому, что издаёт петух, когда ему перерезают горло уразумел, что теряет сознание, и его голова поникла. Ему показалось, что он уже убит. Внезапно Локаята понял, что жив, потому что сознавал себя и помнил, что его только что убивали. Присутствие собственного ума коснулось само себя, и он понял, что ещё жив. Его веки отяжелели, глаза закрылись, и он почувствовал странное головокружение. Локаята не понял, что случилось, и не знал, сколько времени прошло, пока к нему вернулось сознание. Очнувшись, он обнаружил, что лежит на животе, касаясь ковра высунутым языком. Локаята огляделся, посмотрел вверх и вниз, но демона нигде не было. Кто же мог знать, что случилось за это время, если он сам не знал? Он постарался припомнить те тысячи мгновений, что пролетели за время его полусознательной дрёмы, сначала медленно, почти неощутимо. У него было переживание, напоминавшее сон. Его тело вспотело, губы дрожали. Локаята обнаружил, что глаза его полны слёз. Он понял, что во сне видел некую сцену. Это был вид двух гор вдалеке, а между ними виднелась долина. Из её глубины слышалась музыка флейты, приближавшаяся к нему. Локаята смог разглядеть ту флейту, которую он стянул из домика Читрабхану. Видение было отчётливым. Это оказалась та же флейта, и он увидел то же изображение Кришны, которое извлёк из того же домика. Он разглядел улыбающиеся глаза Кришны, которые косящим взглядом заглядывали в его глаза, его руки, держащие флейту, и его нежные ноги — он стоял так, что одна нога перекрещивалась с другой. Из его прекрасных глаз струился свет, который был его взглядом. Позади Господа находилась корова, молочно-белая, будто большой кусок масла. Вся эта сцена стояла в глазах Локаяты. Его ум склонился в застенчивом стыде и приветствовал Господа как военного героя, желая увенчать его гирляндами. Локаяте очень захотелось провести ритуал поклонения Господу Кришне. Он простёр руку в пространство и притянул флейту и изображение Кришны. Поместив образ на золотой трон Чарваки, призвал Сулабху и Саралу. С очаровательными улыбками они явились в изящных одеяниях и принесли цветы, плоды, молоко, благовония и ветви туласи для ритуала пуджи. Взяв камандалу с водой, Локаята трижды отхлебнул её из правой руки и начал пуджу, моля о благополучии трёх планов мироздания. В издревле принятой форме он совершил шестнадцать шагов поклонения Господу. В заключение пуджи Локаята сделал приношение молока в стакане. Господь с изображения не принял ничего из предложенного молока. Локаята закончил пуджу и простёрся перед Господом со сложенными руками, сказав:

«Ты — изречение, что вне всякой азбуки этого мироздания. Ты — цель познания превыше всех объектов познания. В покое, в равновесии ты — чертёж всех сил. Ты неисчерпаем и вечен. Ты — единственное прибежище и защита своего закона, действующего через нас. Ты — вечный образец человека и личности».

Взяв предложенное молоко трижды в правую руку, он трижды отхлебнул. Оставшееся молоко и всё прочее, что осталось от поклонения, Локаята взял в руки и направился домой. Когда он проходил через зал, то слышал свои собственные мысли, которые доносились до его ума, как голоса:

«Как мы можем постичь эту Любовь, о которой не просили? Кто сможет проследить границы этой Любви беспредельной? Есть ли правило и мера для излияния данной