не замечая иронии Брыля, ответил Паршин. – Хорошие официанты тем и хороши, что знают привычки своих гостей.

– Пока, князь, вы им свои привычки вдалбливали, мы за вас тюремную баланду зарабатывали с колуном в руках, – попытался зло нажать на Паршина Федор. Важно было заставить его почувствовать себя обязанным ему, Федору.

– Был во время войны концентрационный лагерь в Бухенвальде. Знаешь, что было написано на его вратах? – Паршин склонился к Брылю. – «Каждому – свое!» Я эти слова хорошо запомнил, когда был в Бухенвальде.

– Ваша светлость сидела в концлагере? – с недоверием спросил Федька, все еще сохраняя зло-иронический тон.

– Ну зачем так грубо? Я там работал, поэтому и выжил.

К ним подошла официантка и склонилась к Паршину.

– Вам как обычно?

– Нет-нет, голубушка! Я тут гость. Этот молодой человек распоряжается заказом. – Дмитрий Степанович протянул меню Брылю и устало прикрыл глаза, подчеркивая этим, что ему совершенно безразлично, что он закажет.

Федор долго изучал меню, и официантка терпеливо и скучающе стояла рядом и ждала его заказа, держа наготове блокнот и карандаш. Он не видел, с каким презрением она оглядывала его короткую стрижку.

– Коньяк, две бутылки, – решительно произнес Брыль.

– «Три звездочки»? Есть армянский, дагестанский, грузинский, молдавский.

– Нет, только не это! – возразил Федька. Бутылку «Бакы» и… – Он мучительно думал, какой бы еще заказать дорогой коньяк.

– «Арманьяк», – не открывая глаз, устало и небрежно подсказал Паршин. Федька глянул на него подозрительно, потом на официантку и согласно кивнул головой.

– Его…

Потом он стал заказывать самые дорогие блюда, со злорадством поглядывая на Дмитрия Степановича, который, словно не слыша всех этих заказов, спокойно сидел с закрытыми глазами, положив на стол руки, одна на другую, и всем своим видом походил на молящегося в безмолвии доброго христианина.

Федькина фантазия истощилась, официантка закончила записывать, но еще не уходила, глядя на Брыля в вопросительном ожидании. Паршин вдруг открыл глаза и улыбнулся милой отеческой улыбкой.

– Голубушка, что-нибудь там у Марии Игнатьевны попросите для меня. Икорки черной, балычка. Я думаю, и ананас найдется, – проворковал он официантке.

Она улыбнулась в ответ, что означало ни больше, ни меньше как «обязательно найдется», и удалилась.

– О чем же ты хотел со мной потолковать? – Дмитрий Степанович из-под полуприкрытых век остро взглянул на Брыля.

– Я срок тянул, а ты тут икорку и балычок жрал! – прошипел злобно Федор. – Я колуном лес валил, а ты «Арманьяк» глотал.

– Во-первых, не так грубо, – устало заметил Паршин. – Я этого не терплю. Во-вторых, – в голосе Паршина зазвучали властные металлические нотки, отчего Федор невольно сжался и опустил голову, – ты хотел бы, чтобы я рядом с тобой с колуном стоял? Каждый из нас делал свое дело. Вы с Жиганом добывали, я сбывал. Ты умеешь делать свое дело, а я – свое! А в-третьих, «Арманьяк», «Бакы», балычок и икра – это все не для меня. Я свое отъел, отпил, теперь у меня всего полжелудка, а следовательно, мне и надо всего вполовину меньше, – перевел на мягкую шутку Паршин, желая сгладить возникшую неприязнь между ними. Он сделал паузу, понаблюдал, как официантка начала заставлять их стол едой и питьем, потом, когда она отошла, налил себе полстакана «Боржоми», отхлебнул глоток и назидательно продолжил:

– Резона нет нам с тобой вместе лес валить и на нарах валяться. Здоровье у меня слабое. Представь себе, возвратились мы на свободу, ты, я, еще кое-кто, и все к пустому корыту. А так, пока вы там были, я тут кое-что соображал.

Он опять сделал паузу и с тоской посмотрел на вошедшую в зал молодую пару. Оба разрумянившиеся после мороза, веселые, с искорками в глазах, они держались за руки и глядели по сторонам, выбирая себе место. Светлые волосы девушки струились по ее плечам, и выглядела она словно сошедшая с экрана Марина Влади.

– Все можно отдать за год вот такой здоровой, радостной жизни. Чтобы позволить себе пить коньяк, есть строганину и спать без болей и сновидений. Ты хорошо спишь по ночам?

– Когда день вкалываешь в тайге, дохнешь[46] как младенец. Какие там сны!

– Это хорошо, голубчик!

– Что хорошо? Колония? Ишь ты, хорошо! Ты бы попробовал шесть годков с лишним… – Федор налил себе почти полный фужер коньяку и одним духом выпил.

– Это мне знакомо. И лес, и конвой, и дорога… – печально и задумчиво произнес Дмитрий Степанович.

– Почему ты слинял[47] из Перми? Я привез тебе от Жигана крупный куш, он академика одного обмыл[48]. Там была валюта и золото. И ты сразу слинял!

– Слух прошел, что Жигана при побеге застрелил конвойный. Решил я климат сменить, вот и приехал сюда.

Брыль подозрительно поглядел на Паршина, не особенно веря его словам, но решил не вступать в спор. Перед ним была главная цель, которую он стал преследовать с той минуты, как увидел Паршина на улице. Важно было выжать из него деньги, которые причитались Жигану, но так как вещи привозил в Пермь Федор, то Паршин мог и не знать, что Брыль не имел права на эту добычу. Он сидел и размышлял над тем, как приступить к такому важному вопросу.

Сейчас, когда Зоя Глазова стала не мечтой из коротеньких писем, не тем маленьким островком, за который Брыль мысленно цеплялся, когда лежал ночами на нарах. Это была живая реальная надежда, и Брыль искренне поверил, что если она не оттолкнет его, то он скорее повесится, чем снова полезет в дела. Теперь это был уже не тот лихой бесшабашный парень, которому подчинялась улица, и мальчишки преклонялись перед его героическим ореолом. Это был уже уставший, даже несколько сломленный невзгодами человек, который сказал самому себе: «в тюрьму больше не пойду». Но ему нужны были деньги, он считал, что для жизни, для Зои он должен иметь настоящие деньги, а не те, что заработал на лесоповале. И Федор решил, что он возьмет деньги, пусть грязные, но возьмет, и это будет его последняя незаконная сделка с самим собой.

Возле универмага было людно, рабочий день окончился и многие спешили в магазин. Зоя Глазова подошла к углу универмага, когда на городских часах еще не было семи. Она огляделась по сторонам, всматриваясь в прохожих. На ее лице была решимость выполнить задуманное, поговорить наконец с Федором и заставить его сказать ей о своих планах. А потом Зоя наметит для него программу минимум, которую он должен начинать осуществлять уже с завтрашнего дня. Она видела, что Федор поддается ее натиску, и решила вести себя более настойчиво.

Зоя прошла до другого угла универмага и вернулась обратно, ее удивило