Ну, и что же дальше? Конечно, я могла бы сесть в машину и вернуться в Санта-Терезу, но мне страшно не хотелось смириться с тем, что прокаталась впустую. Я снова посмотрела на тот дом, что стоял правее. Через боковое окно мне была видна сидевшая на кухне женщина, которая, нагнувшись вниз, чем-то занималась. Я прошла по дорожке, потом пересекла ее двор, стараясь не наступить в темноте на какую-нибудь клумбу, подошла к двери и позвонила, продолжая одновременно с любопытством поглядывать на входное крыльцо дома Ренаты. В этот момент там зажглись огни – нехитрая уловка, призванная отпугивать воров. Теперь было хорошо видно, что дом пуст, а лампы в нем горят просто так.

Кто-то включил наружный свет над крыльцом, прямо над моей головой, и дверь приоткрылась на длину цепочки.

– Да? – Женщине, которая открыла, дверь, было, наверное, лет за сорок. Единственное, что я смогла разглядеть в образовавшуюся щель, так это длинные, ниже плеч и немного курчавые темные волосы, ниспадающие, как парик у какого-нибудь декадентствующего пижона из семнадцатого века. От нее исходил запах, похожий на тот, какой бывает, когда пользуются мылом против насекомых. Вначале я даже подумала, что это какие-нибудь особенные новые духи, но потом я разглядела, что женщина держит под мышкой укутанную в полотенце собачку, коричневато-черной масти и совсем маленькую, размером не больше буханки хлеба. Таких обычно называют "лапочками", "пупсиками" или "пушистиками".

– Добрый вечер, – поздоровалась я. – Можно мне у вас кое-что спросить насчет соседнего дома? Я вижу, там сделан въезд на крыльцо. Выходит, дом оборудован так, чтобы можно было пользоваться инвалидной коляской?

– Да.

Я рассчитывала услышать от нее немного побольше.

– И внутри тоже?

– Совершенно верно. С ее мужем случился очень сильный удар лет десять назад... за месяц до того, как они начали строить этот дом. И поэтому она с самого начала сделала все необходимое для коляски. Внутри даже есть лифт, чтобы подниматься на второй этаж.

– Потрясающе, – проговорила я. – Моя сестра прикована к коляске, и мы с ней ищем дом, в котором ей было бы удобно. – Поскольку лица женщины мне не было видно, фактически я обращалась к собачке. Та слушала меня вроде бы весьма заинтересовано.

– Вот как, – ответила женщина. – А что с ней?

– Два года назад она неудачно нырнула, и теперь ниже пояса полностью парализована.

– Плохо, – проговорила женщина таким тоном, каким обычно стараются выразить притворное сочувствие к совершенно постороннему и незнакомому человеку. Я готова была поклясться, что у нее на языке вертелась масса вопросов, задать которые мешала только вежливость.

Честно говоря, мне уже самой стало жалко свою "сестренку", хотя она и держалась молодцом во всей этой истории.

– Ничего, она постепенно поправляется. Во всяком случае, сумела приспособиться. Мы с ней сегодня ездили смотреть, где что в этом районе продается. Мы уже довольно долго занимаемся поисками чего-нибудь подходящего... такое ощущение, что уже долгие годы. И это оказался первый дом, каким она заинтересовалась. Вот я и сказала ей, что заеду потом и спрошу. Вы, случайно, не знаете, сколько они за него хотят?

– Насколько я слышала, четыреста девяносто пять тысяч.

– Правда? Ну что ж, это подходит. Пожалуй, надо будет договориться с агентом и приехать посмотреть. А владельцы днем бывают дома?

– Трудно сказать наверняка. В последнее время она очень часто и надолго уезжает.

– Как, вы сказали, ее зовут? – якобы переспросила я, делая вид, будто женщина уже упоминала мне имя владелицы дома.

– Рената Хафф.

– А ее муж? Если ее не бывает дома, то может быть. Можно как-то с ним договориться о том, чтобы осмотреть дом?

– Простите, но Дин, то есть мистер Хафф, умер. Кажется, я упоминала, что с ним случился сердечный приступ.

Собачке надоел разговор, который, как выяснилось, не имел к ней никакого отношения, и она принялась выкручиваться из полотенца.

– Какой ужас! – воскликнула я. – И давно это произошло?

– Не помню. Лет пять или шесть назад.

– И она не вышла снова замуж?

– Да ее это вроде бы не интересует, что удивительно. Я хочу сказать, она еще молодая, чуть больше сорока, и из очень богатой семьи. По крайней мере, так я слышала.

Собачка вывернулась, стараясь лизнуть женщину в губы. Возможно, на ее языке это что-то и означало, но я не поняла, что именно. То ли ей хотелось поцеловаться, то ли есть, а, может, чтобы ее выпустили на пол, или ей просто надоел этот разговор.

– Интересно, а почему она продает дом? Уезжает отсюда?

– Честно говоря, я не знаю, но если вы оставите мне свой телефон, я передам соседке, как только ее увижу, что вы заезжали и интересовались.

– Спасибо, буду очень признательна.

– Погодите. Я сейчас принесу листок бумаги. – Женщина отошла от двери к столику, что стоял в прихожей. Когда она снова вернулась к двери, в руках у нее были ручка и использованный конверт от какого-то письма.

Я назвала ей тут же придуманный номер. Раз уж я его все равно выдумала, то первыми цифрами избрала те, что соответствовали району Монтебелло, где живут состоятельные люди.

– А вы не могли бы дать мне номер миссис Хафф на случай, если у агента его нет?

– Я не знаю ее номер. По-моему, он не значится в телефонной книге.

– Ну, наверное, у агента он должен быть. Ничего – не стала настаивать я. – А как вы думаете, можно мне попробовать заглянуть в одно-два окна? Она не будет недовольна?

– Загляните, конечно. Дом очень хороший.

– Выглядит он симпатично, – заметила я. – Я смотрю, там и причал имеется. У миссис Хафф что, есть яхта?

– Да, парусная, красивая и большая... сорок восемь футов. Но в последнее время что-то я ее тут не вижу. Может быть, в ремонте. Иногда я наблюдала как она вытягивает яхту на сушу. Пожалуй, мне пора, а то собачка простудится.

– Да, конечно. Спасибо вам большое, вы мне очень помогли.

– Не за что, – ответила она.

Две лампы, сделанные на манер старинных каретных фонарей, отбрасывали на переднее крыльцо два пересекающихся световых круга. По бокам от входной двери были сделаны две вертикальные стеклянные панели. Я загородила глаза ладонями от уличного света и приникла к окну. Прямо за ним находилась прихожая, а дальше шел небольшой коридор, упиравшийся в просторную комнату, расположенную в глубине дома. Насколько я могла видеть, полы в этой части помещения были из добротного дерева. Идеально отполированные и затем обесцвеченные, они светились светло-серой мастикой. Косяки в дверных проемах отсутствовали, чтобы удобнее было проезжать в них на коляске. Через стеклянные двери в задней стене дома мне была видна даже дека.