деревянном гробу, окоченевшее холодное тело, которое никогда не станет теплым. Его губы, к которым нельзя прикоснуться. И закрытые глаза, которые больше никогда не откроются. «Нет. Этого не может быть. Это не он. Натка ее обманула. На самом деле, Илюша жив. Он просто нашел себе кого-то и женился. А Натка не стала говорить, чтобы не расстраивать подругу. Конечно! Как же я сразу не догадалась. Надо узнать, где именно его могила. Я ее раскопаю. Пусть это сочтут за вандализм. Пусть опять посадят в тюрьму. Но я должна убедиться, что это не он. Но как же отсюда выйти? Может отпроситься на один день? Интересно, можно так? Они же тоже люди, должны меня понять. Мне е только на один денек, просто посмотреть. Я быстренько туда и обратно» – за своими мыслями, она не заметила, как ее тихий плач перерос в громкое рыдание.

– Кот, ты чё? – сквозь туман услышала она голос Вдовы. – Ты чего ревешь-то? Умер, что ли кто?

– Да, умер. – Еле слышно прошептала Анюта.

– Понятно. Кто умер-то хоть?

– Человек, ради которого я жила. Без него мне жить незачем. И выходить отсюда, тоже смысла теперь нет.

– Сопли убирай и в руки себя возьми, – присела с ней рядом заключенная.

– А то что?

– Ничего. Раньше времени себя хоронить нельзя, даже если весь мир вокруг тебя умер.

– Он и есть для меня весь мир. Точнее был.

– Надо уметь держаться. Зубы стисни и терпи. И не жалуйся никому.

– А я и не жалуюсь. Ты сама спросила. – Анюта, словно робот, отвечала на вопросы, покачиваясь из стороны в сторону и уставившись в одну точку. – Как ты думаешь, если я отпрошусь на один день, меня отпустят?

– Нет, конечно. А тебе зачем?

– Я хочу раскопать могилу и убедиться, что это не он. Я не верю. И не поверю, пока не увижу его своими глазами.

– Ты больная, что ли совсем? Даже не вздумай подходить с таким бредом, а то уколами от идиотизма заколят.

– Почему? Я просто проверю и все. Я же ничего плохого нее сделаю. Пусть со мной идут. – Вдруг, она поднялась, упала на колени перед Вдовой и начала причитать: – Вдовушка, милая. Помоги! Я умоляю тебя, помоги мне! Ты всех знаешь, ты все можешь! Договорись с ними, я тебя умоляю! Я потом отплачу тебе! Все, что хочешь, сделаю! Только помоги!

– Да ты точно чокнулась!

– Нет! Я нормальная! Я все прекрасно понимаю! Это вы все сговорились! Вы все заодно! Вы просто хотите, что бы я поверила, а я не поверю! Никому из вас! Ясно?!

Пододвинув старую тумбочку к маленькому окошку с решеткой, Анюта вскочила на нее и схватилась руками за металлические прутья и начала пытаться их разогнуть. Поняв бесполезность своих действий, она начала дергать решетку, в надежде вырвать ее.

– Я все равно выйду отсюда! И никто меня не удержит! Даже это маленькое вонючее окошко! Илюша! Илюша, я знаю, что ты жив! Они мне все зачем-то врут! Но я не верю им! Илюша, Илюша! Ты слышишь меня?!

Она продолжала бесполезные попытки вырвать решетку, кричала и тряслась, пока кто-то не стащил ее на пол за плечо. Почувствовав звонкую пощечину, Анюта спустилась по стене на пол и замолчала. Посмотрев на сидящую напротив нее, на корточках Вдову, она опять заплакала.

– Успокоилась?

– Угу, – Анюта утвердительно кивнула головой.

Ближе к вечеру, девчонки заварили чефир и, смакуя крепкий горячий напиток, болтали о чем-то своем, совершенно забыв про недавнюю истерику Анюты. Анюта же, сидела молча, делая вид, что принимает участие в общем разговоре, но на самом деле думала совсем о другом. Вдруг ее мысли перебил визгливый голос одной из сокамерниц:

– Кто-то в хате крысятничает, у меня деньги из кармана пропали. А у Лёльки сигареты кто-то утром спер! Вдова, помнишь, утром сегодня, Лелька жаловалась? А подумали, что потеряла. А я сейчас в карман руку сую, а там пусто. Надо бы разобраться, где среди нас, крыса пригретая.

– Ты за базар отвечаешь? – пристально посмотрела на нее Вдова.

– Я-то отвечаю. Вон, выверни мои карманы в телаге. Пусто там. А были деньги. И Лёлька бы не стала гнать, что курево похерила.

– Если так и есть, то крысу надо вычислить, если нет, то за базар ответишь.

– Надо, а то как-то странно ты за хатой следишь. Воровство у нас здесь, Вдовушка, воровство. И крысит кто-то из своих. А ты сидишь, ни сном не духом, только сопли чужие подтираешь.

– Чего?! – подскочила Анюта, услышав реплику, прилетевшую в ее адрес. – Ты ничего не попутала?

– А ну-ка ша! – поднимаясь, гаркнула Вдова. – Ты за базаром то следи. А то смотри, что бы твои сопли никому подтирать не прошлось. Ты чего здесь чешешь? Я сейчас тебе, за язык твой поганый, воткну пальцы в ноздри, не боись, не побрезгую. И вырву тебе хрящ, после чего, то, что останется от носа твоего, размажу по твоей поганой морде. Ты на кого, дрищь камерная, свой хвост подняла? Глаза выдавлю, гнида. И язык вырву. Что бы ты навек запомнила, на кого можно свой рот открывать, а на кого нет.

– Извини, Вдова. Я реально попутала. Просто понять хочется и разобраться, кто к нашим вещам ноги приделывает.

– Разберемся.

– Мне кажется, я знаю кто.

– Кажется, или знаешь?

– Я догадываюсь.

– Догадываются, знаешь где?

– Я не догадываюсь, я предполагаю.

– Ну и? – впилась в нее колючим взглядом Вдова.

– У меня есть предположение, что это Кот, – гордо закинув голову, сказала Утка (именно так называли, устроившую сейчас провокацию в камере заключенную).

– Э! Ты чё гонишь?! – подскочила, ошарашенная от услышанного, Анюта.

– Цыц! – громко сказала Вдова, показав рукой, что бы Анюта осталась стоять на своем месте. – Докажи.

– Да она курила сегодня втихушку, одна, как падла! А когда попросили оставить пару тяг, проигнорила! Потому что сиги паленые. Все знали, что такие только у Лельки были. А потом в пепелке бычок Лелькиных сигарет нашли. Откуда? Все же друг другу оставляют, никто не жмется! И эта овца раньше не жалась, а сегодня зажопилась! Про деньги ничего не скажу, не видела. Да только они следом за Лелькиным куревом упорхнули. Сможешь объяснить, как так? Пусть она всю ситуацию обоснует, а мы послушаем.

Вдова стояла, молча, стоя к Анюте спиной, которой она закрыла подругу от изначальных обвинений. Она смотрела в пол, а потом, так и не повернувшись, обратилась к Анюте:

– Кот, объяснись.

– Вдова, да ты что. Ты же меня знаешь. Мы же не один год бок обок сидим.