он слышал, как я звал Амелию. Если это она, почему она не ответила и не спустилась? Я медленно поднялся. На лестничной площадке было две двери. Обе закрыты. Я осмотрел ту, которая вела в комнату над гостиной. По спине у меня струился пот. Я потянулся к дверной ручке.

Человек, находившийся в комнате, вероятно, прислушивался к моим шагам, потому что дверь внезапно резко распахнулась, отбросив меня назад. Пистолет выпал у меня из руки и с грохотом ударился об пол. Человек в черном, с закрытым капюшоном лицом, перепрыгнул через меня и бросился к лестнице. Я рванул за ним, не успев даже поднять пистолет. Он уже добрался до середины лестницы, и я, несмотря на советы хирургов, прыгнул через перила вниз, чтобы преградить ему путь к входной двери. Когда я приземлился, в мою ногу словно ударила молния.

Увидев, что путь закрыт, мужчина развернулся в поисках другого выхода. Я побежал за ним так быстро, как позволяла моя травмированная нога, и догнал в маленькой кухне в задней части дома. Там была дверь, ведущая в огород, и человек, которого я пытался поймать, с силой врезал по ней ногой. Я почти схватил его, но дверь сломалась, и он вырвался наружу.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы добраться до садовой стены, он подпрыгнул и ухватился за ее верх. Я был медленнее, но сумел схватить его за сапог. Он врезал мне другой ногой и попал по лицу. Я отшатнулся, и он вырвался, влез на стену и спрыгнул с другой стороны. Я полез вслед за ним, но к тому времени, как я оказался наверху, он уже несся по узкому переулку с другой стороны дома.

Амелия. Эта мысль заставила меня прекратить попытки догнать его. Я спрыгнул со стены и поспешил через огород назад в дом. Уголком глаза я видел, что сосед Амелии рассматривает меня из окна на верхнем этаже. Я взбежал по лестнице так быстро, как только мог, и ворвался в комнату. От увиденного у меня перехватило дыхание. На полу, у подножия кровати с балдахином, была чугунная ванна. Амелия стояла на коленях перед ванной, полностью одетая, со связанными за спиной руками. Ее лицо было в воде. Я видел синяки на шее сзади, где он держал ее. Шепча молитвы, я вытащил ее голову из воды.

Ее лицо побелело, а губы посинели. Глаза закатились, и я видел только белки, изрезанные кровеносными сосудами, которые напоминали трещины на посуде. Боже праведный!

Один раз в Америке я видел, как мужчина приводил в чувство своего сына, провалившегося под лед на озере. Он давил ему на живот, чтобы вода вышла из легких мальчика. Я отчаянно пытался вспомнить, как он это делал. Я сплел пальцы и надавил ей на живот, потом еще раз, сильнее, молясь, чтобы она вернулась к жизни.

Мои руки болели от напряжения, слезы катились по щекам. Секунды превратились в минуты, которые казались часами. Я не знаю, сколько времени я пытался привести ее в чувство, но признаков жизни Амелия не подавала. Я знал, что она мертва, но долго не мог смириться с этим фактом. В конце концов, охваченный отчаянием, я положил ее голову себе на колени. Как я мог не предвидеть, что Амелия в опасности?

Я смотрел на ее лицо, вспоминая угловатую, похожую на птичку девушку, на которую не обращал внимания в Девоне, и одинокую женщину, которая просила у меня помощи. Я плакал о ней и о Тэде, сидя на полу в холодной убогой комнате. Свет вокруг нас тускнел. Я даже не пошевелился, когда услышал голоса и тяжелый топот ног на лестнице. Трое крепких мужчин вошли в комнату, и один из них достал пистолет.

– Мерзавец, ты арестован за убийство.

Часть третья

26-29 июня 1781 года

Если мы воображаем, что вещь, которая обычно вызывает у нас печаль, имеет в себе нечто сходное с другой вещью, которая равным образом обыкновенно вызывает у нас большую радость, то мы будем ненавидеть ее и в то же время любить.

Бенедикт Спиноза. «Этика», часть III «Происхождение и природа эмоций»

Глава двадцать четвертая

Констебли вывели меня из дома, соседи наблюдали за происходящим из окон и дверных проемов. Вероятно, кто-то из них и позвал на помощь, услышав шум. Меня грубо протащили по улице в сторожевой дом Бетнал-Грина, где бросили в камеру. Пока один из констеблей приковывал меня цепью к стене, остальные стояли надо мной, как над опасным зверем.

– Я не убивал ее, – повторил я в который раз. – Меня зовут капитан Генри Коршэм. Пожалуйста, пошлите за моим адвокатом.

Констебль, приковывавший меня, дал мне пощечину:

– Тебя повесят, а твой адвокат будет смотреть, ублюдок.

Один из его приятелей дал мне дубинкой в живот на прощанье, и дверь с грохотом захлопнулась за ними. Меня оставили гнить в окружении крыс. В камере стояла жуткая вонь, я был в отчаянии.

Почему я не предвидел убийство Амелии? Я же знал, что квартиру Тэда обыскали. Почему я не подумал, что убийцу заинтересует его единственная живая родственница? Я прекрасно понимал, что убийства связаны. Я не верил в такие совпадения. Что искал убийца? То, за чем Тэд ездил в Дептфорд? Он топил ее голову в воде, чтобы заставить сказать, где находится эта вещь?

Я схватился за голову скованными руками и думал о последних минутах жизни Амелии. Каждый солдат в глубине души боится, что его будут пытать, чтобы выудить информацию, которой у него нет. У Амелии была трудная жизнь, но она не подготовила ее к такой смерти.

Боль в ноге была невыносимой, и я почти не спал. А когда все-таки заснул, мне привиделся Тэд и черные крылатые женщины. Проснувшись, я думал о холодном влажном лице Амелии и о человеке, который убил ее. Я мало что помнил о нем, за исключением того, что это был крупный мужчина, который очень быстро двигался и от которого немного пахло потом. Перед глазами у меня все время стояло, как его розовая рука хватается за перила лестницы.

Начало светать, и туман перед решетками моей камеры стал рассеиваться, а я даже не приблизился к тому, чтобы найти ответы. Один из констеблей отпер дверь и поставил передо мной миску с какими-то помоями. Я снова попросил пригласить моего адвоката, но он проигнорировал меня.

Через несколько часов пришел местный магистрат. У него было худое