своих друзей. Вы должны задать себе вопрос: стоит ли выполнять обещания, которые вы дали этому человеку?

– Я никогда не давал ему никаких обещаний. – Кровь прилила к моему лицу. – Я никогда не видел ваши чертовы документы.

В конце концов, думаю, их убедил мой явный дискомфорт. Они приняли его за отвращение, злость, смущение. За все то, что, по их представлениям, должен чувствовать человек, который только что узнал, что его старинный друг был тайным содомитом.

Кэвилл-Лоренс приподнял бровь.

– Тогда где же они, черт побери? – пробормотал он. – У Коршэма их нет. Их не было в квартире Арчера в Лондоне и в его номере в Дептфорде. У миссис Брэдстрит тоже. Мы предполагаем, что и у убийцы их тоже нет. Мог ли Арчер отдать их какому-то своему другу-содомиту, которому доверял?

– Похоже, что у него были только разовые контакты в соответствующих борделях, – с сардонической улыбкой сообщил Смит. – Но мой человек продолжает заниматься его прошлым. Если в его жизни когда-то были близкие отношения, этого содомита найдут.

Мурашки пробежали у меня по спине вдоль позвоночника. Мне было страшно. Смит повернулся ко мне, его глаза не выражали никаких эмоций:

– Вернетесь в Дептфорд, и я об этом узнаю. Станете дальше расследовать убийство Арчера, и я об этом узнаю. Еще раз попытаетесь влезть в мою жизнь, и я разрушу вашу.

– Я понимаю, сэр, – ответил я, склонив голову.

Кэвилл-Лоренс снова холодно посмотрел на меня:

– Капитан Коршэм – амбициозный человек. Конечно, он больше не станет вмешиваться. Теперь он понимает последствия для королевства – и для себя лично. – Он в неудовольствии скривил губу. – Что касается мистера Арчера, то про него можно сказать: в извращенном теле извращенный дух, коверкая известную пословицу. Если бы он уже не был мертв, я добился бы его повешения как содомита.

Глава двадцать шестая

Вернувшись домой, я сразу отправился к себе в спальню и запер дверь изнутри. Она все еще лежала на мне. Холодная тень страха. Лицо из прошлого, эхо голоса, который я слышал раньше.

Я знал, что мне следует делать. Забыть Тэда. Забыть Амелию. Забыть, что я когда-то слышал о «Темном ангеле». Делать и говорить все то, что я делал и говорил последние несколько лет, пока Амелия Брэдстрит не постучала в мою дверь.

Поверили ли они мне? Напье Смит и Кэвилл-Лоренс? Я выдал себя жестом или словом? Сделал что-то, чтобы дать им основания подозревать, что я уже давно знал о тайных желаниях Тэда?

Все эти воспоминания нахлынули на меня. Оксфорд. Его серьезное лицо. Столько всего врезалось мне в память, как я ни старался забыть.

Я смотрел на свое отражение в зеркале на туалетном столике и словно видел все свои прошлые «я». Такого себя, каким я был до встречи с Тэдом. Такого, каким я был с ним. Каким я был с Каро. Какой я сейчас.

Воспоминания стремительно сменялись одно другим, и я пытался за них ухватиться. Тот день с Тэдом на берегу реки. Вечера в тавернах и чайных на открытом воздухе. Ночи, которые мы проводили в наших комнатах, разговаривая и смеясь. День, когда я уехал в Америку. День, когда я впервые убил человека. День, когда мой отец перерезал себе яремную вену ножом для заточки перьев.

Что-то еще нарастало во мне, кроме страха. Я осознавал это и раньше, но теперь ощущал сильнее. Будто вода поднималась с тех пор, как я узнал о смерти Тэда, а может, это уже происходило много лет, началось задолго до его смерти. Я почувствовал давление в груди, животе, голове. Я стал судорожно хватать ртом воздух, и из горла у меня вырвалось рыдание.

– Прости, – выдохнул я. – Боже, Тэд, как мне жаль.

Живой Тэд ответил мне:

– Принц Хэл [37], до меня дошли слухи, что ты вернулся. Рад тебя видеть.

Мы в его квартире в Линкольнс-Инне, это было больше трех лет назад. Тогда я в последний раз видел его живым – эта встреча состоялась после шести лет разлуки, после того, как я сбежал в Америку, не сказав ни слова. После того, как я в последний раз позволил страху проникнуть в меня.

Мы сидели у него в гостиной и смотрели друг на друга. Лампы светили тускло, а огонь в камине почти не горел. Я заметил некоторые знакомые мне вещи: его ящик для написания писем, турецкий ковер. В комнате стоял его запах: слабый винный мускус, одеколон и табак. Его лицо было в тени. В свет лампы попадала только одна скула, и она сияла цветом слоновой кости. Боже, как мне его не хватало!

– Больше никаких писем, Тэд. Это должно прекратиться.

Я говорил сдавленным голосом, мое напряжение отражалось в нем – в его застывшем теле. Я собирался медленно подвести к этому, сначала просто поговорить с ним, как говорят старые друзья. Но не смог.

Я увидел, как что-то погасло в его глазах. Возможно, свет надежды.

– Ты поэтому пришел?

– Эти письма могут уничтожить нас обоих. Если они попадут не в те руки, люди все поймут неправильно.

Его руки дрожали, а голос то и дело срывался.

– Но все это правда, Хэл. Я так думаю, так чувствую. Ты и это у меня заберешь?

– Если человек что-то чувствует, это еще не означает, что это правильно. – Я сделал глубокий вдох. – Я женюсь. Это еще одна новость, которую я хотел сообщить тебе.

Тишина. Потом его голос тихо спросил из тени:

– Я ее знаю?

– Каролина Крейвен. Вероятно, ты помнишь ее братьев.

– Я помню всех Крейвенов. Каролина дружила с моей сестрой. – Снова тишина. – Это хорошая партия.

«Не позволяй ему за это ухватиться».

– Ты должен понять, что дело не в деньгах. Мы любим друг друга.

Он вышел на свет, и я впервые толком рассмотрел его лицо. Тени под его мокрыми глазами выглядели как синяки.

– Океан, – произнес Тэд. – Брак. Почему просто не построить стену?

Почему он никак не желал это понимать – хотя нам обоим это все так дорого обошлось?

– Я не такой, как ты, Тэд. Ты ошибся. Ты просто этого не видишь.

Я достал пачку писем из внутреннего кармана. Некоторые из них он написал, пока мы учились в Оксфорде, некоторые – в последующие годы. Каждое письмо залито слезами, потому что писал он, приняв на грудь в минуты отчаяния.

Он долго смотрел на них, потом на меня.

– Если они так опасны, то почему ты хранил их все эти годы?

У меня не было