я просто не хочу видеть. Я достаточно насмотрелся на эту жабу, Оливия.

— Вы, должно быть, считаете меня ужасным человеком, — бормочет она, продолжая прижимать лед к своей щеке. Он уже немного подтаял.

— Я знаю, что в нем есть ужасная сторона, и он раскрывает самое ужасное в окружающих его людях. Мейсон может быть очень убедительным, если чего-то хочет. Это у него от меня. Пей.

Она пьет. Я пью. Она вопросительно смотрит на меня.

— Что мне теперь делать? — задает вопрос, как будто я Бог.

— Хоть я и вижу все, но не все знаю, — говорю я. — И, конечно же, у меня нет решения для этого дерьма, которое он творит там, внизу, в своем подвале. — Я решаю использовать более мягкий метод, чем обычно с тобой, Оливия. Она гораздо более хрупкая, чем ты когда-либо была. Раш в подвале сломал тебя не за одну неделю. — Ты любишь Райли или Мейсона? Если ты это знаешь, значит, знаешь, что делать.

— Я люблю Мейсона, — говорит она, будто выстрелив из пистолета. Я не понимаю, что она в нем любит. Сидит здесь передо мной, с синяком под глазом, благодаря ему, и даже не задумывается о своем ответе. Это, должно быть, любовь. Больной вид любви, как у нас когда-то, Оливия. Но я никогда не бил тебя, если ты того не хотела. То, что происходит в спальне — другое дело.

— Быстро же ты ответила. Пей. — Она выпивает и выглядит немного шокированной тем, что только что вылетело из ее рта. Как будто сама только сейчас поняла это.

— Я тоже не знала до сих пор, — вздохнула она. — Просто сидела здесь и подумала, что с ним не может быть по-другому.

— Серьезно? — с сомнением спрашиваю я. — Совсем никак?

— Я должна была давно бросить Райли.

— Так брось его. Пей.

С каждой рюмкой она становится откровеннее. Даже сама с собой.

— Я не могу.

— Почему нет?

— Это уничтожит его. И я хочу быть с ним. Вообще-то, мне казалось, что мы счастливы… пока не увидела этого сломленного мальчика на похоронах. — О Боже, она говорит о похоронах твоей матери? Мы в жопе, Оливия. Собирай чемоданы, мы съезжаем.

Даже я начинаю немного пьянеть, и да, мне скоро нужно на работу. Вместо этого я сижу здесь пью с любовницей Мейсона и невестой Райли.

— Ты должна принять решение! — говорю я серьезно. — Потому что сложившаяся ситуация будет сводить его с ума все больше и больше. И я не знаю, сколько еще ты сможешь вынести.

Она виновато смотрит на стол.

— Я знаю. Мне из-за этого так плохо. Но и так хорошо. — У этой девушки большие проблемы. Это в стиле Мейсона — издеваться над совершенно измученной душой.

Я наливаю нам еще.

— Мейсон всегда был не такой, как все. С самого начала, когда он был еще ребенком. Райли старше его на семь лет. Он всегда все делал правильно. Оценки, друзья… Хотел компенсировать свое увечье, свой порок, всем, что в его силах, хотел быть идеальным. Мейсон, наоборот, с самого начала был демоном. — Она смеется, а я улыбаюсь. Солнце восходит, и я говорю: — Пей. — Мы пьем. Вдвоем.

— Что вы имеете в виду? Приносил домой мертвых животных? Он слегка психопат. — Она хихикает.

— Нет, животным он бы никогда ничего не сделал, Эмилия. Людям наоборот… Он был всегда громким и капризным, ничто не могло остановить его крик. В детском саду он всех терроризировал. В школе тоже. Нервные срывы случались на лету. Оливия отказалась давать ему таблетки. Я бы сделал это, чтобы он успокоился. Он всегда был нашим проблемным ребенком. В пятнадцать начались первые наркотики. В шестнадцать первые заявления. Бесконечные телесные повреждения. У него большая проблема с агрессией и импульсивностью, Эмилия. Ты должна оставить его в покое, когда он в ярости, — говорю я, глядя на ее щеку. — Он сильно причинил тебе боль?

— Больше своими словами, чем с этим, — отвечает она и улыбается. — Это не нормально, что он сделал. Но я сказала ему несколько отвратительных вещей, которые не соответствуют действительности, и он дважды предупреждал меня прекратить. Мне кажется, иногда у меня тоже бывают проблемы с импульсивностью. — Мне нравится, что она не перекладывает всю вину на него, Оливия. Она умная девушка, даже если на первый взгляд такой не выглядит.

— Пей.

Мы пьем.

Когда ты просыпаешься, Оливия, мы уже пьяны. На часах семь утра.

— О Господи, что здесь происходит? — спрашиваешь ты и сонно потираешь глаза. Потом с ужасом ахаешь. — Боже мой, Эмилия, что случилось с твоей щекой и глазом?

— Она врезалась в холодильник, и я услышал это, Оливия, — говорю я, ты смотришь скептически. Это самое глупое объяснение, которое можно было придумать, но я не хочу разбивать твое сердце еще больше, Оливия.

Ты переводишь взгляд с нее на меня и обратно, потом спрашиваешь:

— Где Мейсон, Китон? — бл*дь, ты взяла след.

— Не знаю, его не было здесь всю ночь, — не моргнув глазом, вру я. Больше всего в жизни я ненавижу тебе врать, Оливия.

Но эта жаба не оставляет мне выбора.

22. Кровь гуще воды, пап

Райли

Так было всегда, Эмилия. Он всегда получал внимание, потому что был проблемным ребенком. Сейчас ты лежишь здесь, в моих объятиях, но я знаю, о ком ты думаешь. О нем. Вот уже две недели, как он исчез после того, как избил тебя, Эмилия. Я знаю это, я слышал вас, тебя и моего отца, когда вы разговаривали ночью.

Я не думал, что у тебя так мало самоуважения. После того, что он сделал с тобой, еще и сказать, что любишь его, а не меня. Я бы никогда не ударил тебя, Эмилия.

Нежно играю с твоими волосами и смотрю на тебя.

Я знаю, куда ты исчезаешь по ночам во время своих прогулок.

Иногда я еще чувствую его запах на тебе, Эмилия, когда ты возвращаешься и говоришь, что гуляла.

Кто гуляет с двух часов ночи до пяти утра? И самое плохое, что тебе даже не стыдно, и ты позволяешь ему трахать себя, в то время как мы находимся в одном доме.

Интересно, чего ты от него ожидаешь? Он тоже калека, но совсем по-другому, чем я. Я знаю, что ты не спишь, Эмилия, и когда думаешь, что я сплю, спускаешься вниз, ложишься в его постель и рыдаешь.

Иногда я тебя ненавижу, Эмилия.

Я не раз задумывался о том, чтобы