— Подожди, ты все не то говоришь, — Андрей нетерпеливо замахал рукой. — Я не о том тебя спрашивал. Наталья… она боялась фильма? Фильм ее испугал?

— Ну… конечно, испугал. Тебя бы не испугал на ее месте? Муж кончает жизнь самоубийством, а потом…

— Ты не понимаешь! При чем тут… Самоубийство — не самоубийство! Сам фильм, если отвлечься от ситуации, какое на нее произвел впечатление?

— Да как тут отвлечься, если все дело в самой ситуации? — Бородин пожал плечами. — Фильм повторяет полностью тот день, в который погиб ее муж. Не какой-то другой день, а именно тот. Соответственно…

— А на тебя? — Андрей снова вскочил. — На тебя лично какое он произвел впечатление? Отвечай, только честно! Как ты провел сегодняшний день?

— Да что с тобой, черт возьми?!

— А с тобой разве ничего? — Андрей схватил Бородина за плечи и уставился ему в глаза совершенно безумным взглядом. Тот отшатнулся было, но Андрей не отпустил, вцепился руками крепче. — С тобой все нормально? Ничего особенного сегодня не происходило? Зачем ты купил пиво? Зачем ты пришел с ним ко мне? Просто так, по-дружески посидеть, как мы сидели с тобой на этой самой кухне сто раз? Или потому что почувствовал: нужно срочно что-то сделать, такое, чтобы нарушило сценарий — переставить местами цифры, изменить сюжет, хоть что-то изменить, иначе тебе крышка? Отвечай, только честно!

— Да пусти ты, сумасшедший! Я ведь могу и по морде! — Илья с силой оттолкнул Андрея, вырвался, отбежал в другой конец кухни, обиженно потер плечи. — Ненормальный! Обратись к психиатру! Что на тебя нашло?

— Нашло? — Андрей захохотал, неожиданно громко, Илью передернуло от его неуместного, какого-то оскорбительного, как ему показалось, смеха. — Именно нашло! Не само по себе сделалось, а нашло. И знаешь, — он подошел к Бородину, опять схватил его двумя руками за плечи и притянул к себе, но уже по-дружески, — знаешь, откуда нашло? Оттуда и нашло, из фильма, — прошептал он таинственно.

Зазвонил телефон. Андрей вскрикнул и отскочил от Бородина.

* * *

Огромный черный паук быстро-быстро перебирает мохнатыми лапками, словно бежит на месте. Он живой, он разумный. Писк, который паук издает, — речь наимудрейшего существа, надо только разгадать, расшифровать ее смысл и станет легко и хорошо, вернется счастье. Но как разгадать?

Протянуть руку, дотронуться до его меховой шкурки, запустить в нее пальцы, как в шерсть персидской кошки, ощутить тепло и замереть. Нет, этого мало, нужно слиться с ним воедино.

Черный прекраснейший паук — самое совершенное существо в мире. Черный паук на синем. А что означает синее? Надо разгадать, и тогда станет понятен смысл его речи. Но как разгадать?

На ладони он еле-еле умещается, такой огромный. Вот он поднял голову, посмотрел прямо в глаза. Какой проникновенный взгляд, какой любящий взгляд… Его еще никогда никто так не понимал и не любил, как это существо. Вот паук побежал вверх по руке, к плечу, балансируя лапками, чтобы не упасть. Писк зазвучал торжественно и радостно. Торжество и радость, радость и торжество — то, чего нужно достигнуть.

Дополз, устроился на плече, потерся мохнатой спинкой о щеку. Несколько шерстинок отделилось и прилипло к коже.

Да ведь это вовсе не шерстинки! Это крошечные паучки, точная копия большого паука.

Паук пошевелил передними лапками. Шерсть на его теле вздыбилась, заколыхалась, потом опала — паук начал линять, паук весь распался на множество мельчайших паучков. Нет, не распался, разъединился, вернее, разъединились паучки, составлявшие до того единое тело. Побежали по руке, по лицу, забрались в волосы.

Рука… Нет руки. Нет лица, нет волос. Это просто множество мельчайших паучков, соединенных вместе. И тела у него больше нет. И так хорошо, потому что сейчас станет ясно… сейчас долгожданное счастье наступит… придут радость и торжество…

Надо только всмотреться. Закрыть глаза и всмотреться в картины, отключить звук и услышать слова.

Движение. Как в микроскопе на уроке биологии. В этом движении великий смысл, надо только ухватить его… Картинка пробежала, так и оставшись неразгаданной.

Комната. Класс. Белый экран во всю стену. На окнах плотные черные шторы, и оттого темно. Сейчас экран загорится, возникнет образ. Гостиная, стол, женщина в красном платье. Нет, просто паук. Тема урока — паук, членистоногие, соединенные в единое целое великой любовью тела.

Он никогда не любил пауков, он их боялся, даже совсем безобидных в углу сарая на даче, с крестом на спине. Боязнь пауков — его крест…

Крест окна! Если шторы раздернуть, все станет ясно.

Шторы раздернуть!

Синее разгадано, синее — небо. В синее головой сквозь крест окна. Выход в семь сорок.

Радость и торжество — выход в семь сорок — смысл расшифрован, разгадан.

Штору отдернуть, избавиться от гнетущей темноты! В радость, торжество и счастье. В синее небо, в синий экран. Синий экран смерти.

Дребезжание стекла — и сильный удар по лицу. Боль, ужасная боль. Откуда боль? Боли быть не должно…

Андрей открыл глаза — над ним склонился Илья, жутко испуганный Илья.

— Все в порядке! — закричал Илья, только не своим, а чьим-то чужим, но знакомым, очень знакомым голосом, не разлепляя губ. — Глаза открыл, значит, жить будет.

Это не Илья кричит, Илья только смотрит испуганно. Это… это Венька кричит. Да вот и он сам!

— Венька, откуда ты взялся?

— Черт! Откуда? С неба упал! Ты чего, Андрюха? Я же уже полчаса как здесь. Забыл? — Вениамин тоже склонился над ним, чуть-чуть оттолкнув Илью. — Впрочем, немудрено — так треснуться головой! Ты же чуть монитор не снес, прямо рожей в экран со всего размаха тюкнулся.

Рожей в экран? Вот откуда боль. И голова. Ну да, с головой совсем плохо. Виски словно в тиски зажаты, а затылок расплющен. Что же произошло?

— Андрюха, ты как? — Илья озабоченно потряс головой.

Хорошо ему трясти головой, она у него не болит.

— Поднимайся, Андрюха, хватит на полу валяться! — Вениамин протянул руку.

Хорошо ему протягивать руку, она у него есть, в отличие от… Ни руки, ни лица, ни тела — только скопление мельчайших паучков, образующих целое, — вот что у него самого. И голова — скопление паучков, потому так и болит. Сейчас она взорвется, разлетится на части, на молекулы, как тело паука, и тогда…

— Андрюха!

— Черт! Он опять! Что будем делать, Илья?

Полет в небытие — вот что тогда. Сквозь раму окна в вечернее синее небо.

Щеку обожгло — распад вещества. Нет, возврат, новый возврат в боль, в жизнь. Илья держит чашку в руке, синюю, любимую Настину чашку, а другой рукой почему-то трясет.

Щека и рука. Илья дал ему пощечину, чтобы вернуть в жизнь.