психоанализ, опробовал его в роли пациента и получил широкую известность благодаря своей книге «Психопатология и политика» (Psychopathology and Politics, 1930). На протяжении своей научной карьеры он часто писал в соавторстве с юристом, философом и социологом[547]. Американский совет научных обществ назвал его «магистром всех социальных наук и пионером в каждой, неизменно преданным идее преодоления границ между науками об обществе и знакомившим каждую из них с остальными, устранявшим междисциплинарные зазоры между политологией, психологией, философией и социологией»[548]. Эти слова не только отдают должное заслугам Лассуэлла, но и служат ярким обобщением социальной роли полиматов.

Еще труднее найти место в классификации для Мишеля Фуко. Хотя его отец, хирург по профессии, хотел, чтобы сын изучал медицину, Фуко начал свой путь как философ, но со временем увлекся разными направлениями в психологии, от экспериментальной психологии до психоанализа. Из этих интересов выросла его докторская диссертация о безумии, которая увела его дальше, в область изучения культурно-исторического контекста, определявшего изменения в отношении к пациентам. Опубликованная в 1961 году книга «Безумие и неразумие. История безумия в классическую эпоху» (Folie et déraison. Histoire de la Folie à l'âge classique)[549] сделала его знаменитым.

Работая над диссертацией, Фуко преподавал французский язык и литературу в Швеции. По возвращении во Францию он начал публиковать работы об отдельных писателях, включая Гюстава Флобера, Алена Роб-Грийе и Раймона Русселя. В 1963 году, когда вышла книга о Русселе, Фуко (фактически в тот же день) также опубликовал свою более известную работу, «Рождение клиники» (Naissance de la clinique). Таким образом, желание отца, состоявшее в том, чтобы сын изучал медицину, осуществилось весьма неожиданным способом. Основное внимание в исследовании было уделено институтам и пространствам, что стало вкладом в социологию и социальную географию.

Три года спустя появились «Слова и вещи: археология гуманитарных наук» (Les Mots et les Choses: Une archeologie des sciences humaines, 1963) – исследование в области интеллектуальной истории, сфокусированное на трех дисциплинах: лингвистике, экономике и биологии. Книга начинается неожиданно, с подробного анализа картины Веласкеса; это первая «вылазка» Фуко на территорию истории искусства (впоследствии Фуко написал, но не опубликовал книгу об Эдуарде Мане). В 1970-е годы интересы Фуко распространились на юриспруденцию, преступления и наказания. Он опубликовал беседу о народном правосудии с интеллектуалом-марксистом, исследование об убийствах близких родственников в XIX веке (в соавторстве с участниками своего семинара) и одну из своих самых знаменитых книг, «Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы» (Surveiller et punir: naissance de la prison, 1975), посвященную истории тюрем. Год спустя вышел первый том большой «Истории сексуальности» (Historie de la Sexualite) – «Воля к истине» (La Volonté de Savoir, 1976). Фуко продолжал работать над ней вплоть до своей преждевременной кончины, одновременно читая лекции на разные темы, от правительства до биополитики.

Многогранные интересы Фуко, по сути, были связаны единым центром – историей познания. Сам автор характеризовал свою «Историю безумия» как исследование знания, «инвестированного» в институты, а историю тюрем – как часть фона, на котором формировалось знание в обществе Нового времени. Он отстаивал свой подход к интеллектуальной истории в книге «Археология знания» (L'Archéologie du savoir, 1969). В знаменитом интервью 1975 года Фуко говорил о связи между знанием и властью, а «Историю сексуальности» начал с очерка, посвященного «воле к знанию»[550].

Новые дисциплины

Как ни парадоксально, возникновение новых дисциплин в эпоху специализации обеспечило новую роль для полиматов, по крайней мере на короткое время, поскольку первое поколение представителей дисциплины неизбежно учится у профессоров, занимающихся чем-то другим. Любой такой дисциплине нужны последовательные полиматы, кочевники эпохи территориальности. Со своей стороны, новая дисциплина притягивает полиматов свободой, которую дает работа на переднем крае науки. Такая возможность предоставляется полиматам только один раз, поскольку второе поколение уже обучается в рамках новой дисциплины и тем самым усиливает специализацию.

Некоторые полиматы были «крестными отцами» новых наук, успешных и не очень. Огюст Конт дал имя социологии, Чарльз Пирс – семиотике, Норберт Винер – кибернетике, Константинос Доксиадис – экистике, Феликс Гваттари – экософии, Рэй Бердвистел – кинесике, а Ханс Блюменберг – метафорологии. В начале XX века биометрика – разновидность математической биологии – в своем развитии была многим обязана одному из полиматов, Карлу Пирсону.

Пирсон, ученик Гальтона, в 1884 году назначенный профессором кафедры прикладной математики в Лондонском университетском колледже, написал несколько важных работ о «математическом вкладе в теорию эволюции». Однако интересы Пирсона были намного шире. Одна из его первых публикаций – статья о влиянии идей Моисея Маймонида на философию Спинозы, написанная ученым в двадцатишестилетнем возрасте, – демонстрировала познания автора в иврите, латыни и голландском языке. Его особенно интересовала немецкая культура: в Лондоне он читал лекции о Мартине Лютере, Фердинанде Лассале и Карле Марксе, причем о двух последних, как он сам вспоминал позже, «по воскресеньям в революционных клубах в районе Сохо». Позднее Пирсон стал профессором евгеники[551].

Полиматы сыграли важную роль и на раннем этапе становления биохимии. Лайнус Полинг, например, проводил исследования в сфере физики и химии (за которые получил Нобелевскую премию), прежде чем обратиться к молекулярной биологии, области, которую в 30-е годы XX века поддерживал «менеджер науки» Уоррен Уивер. Уивер изучал строительное дело и преподавал математику, а затем, в 1932 году, стал директором подразделения естественных наук Фонда Рокфеллера, где ему поручили приступить к выполнению новой программы в области биохимии, которую «в то время называли „наукой о жизненных процессах“». Уивер придерживался практического подхода к делу, лично отбирая проекты и оставаясь дома по средам, чтобы читать новые публикации в этой области. Широкие интересы Уивера стали основой для его сотрудничества с Клодом Шенноном в области математической теории коммуникации, участия в Зеленой революции в странах третьего мира, работы над технологиями компьютерного перевода и собственной книгой по теории вероятности – «Госпожа Удача» (Lady Luck, 1982)[552].

Социальные науки

В сфере социальных наук, которые формировались как новые дисциплины начиная с конца XIX века, роль полиматов особенно заметна. Некоторые представители этих новых наук пришли из медицины, как, например, Паоло Мантегацца, сменивший кафедру патологии в Павийском университете на кафедру антропологии. Он был автором большого числа статей по разным вопросам, а также одного романа, действие которого происходит в будущем[553]. Его соотечественник Джузеппе Питре получил медицинское образование, но затем стал историком народных традиций, а в возрасте семидесяти лет – профессором «народной психологии» (demopsicologia) в Университете Палермо[554]. Третий итальянец, Чезаре Ломброзо, сначала был хирургом, а затем углубился в психологию (и парапсихологию), после чего получил известность как основатель криминальной антропологии[555].

Четвертый уроженец Италии, Вильфредо Парето, начинал карьеру в качестве инженера-строителя, работая на железной дороге. Затем он перешел в область экономики (став профессором политической экономии в Лозанне в 1893 году), а позже – в сферу общественно-политических наук. Меняя дисциплины, Парето оставался сторонником равновесия, являя еще один пример того, какой вклад последовательные полиматы могут внести в развитие новых наук[556]. Еще больше примеров можно увидеть в истории таких дисциплин, как социология, психология и антропология, а также в более новых областях – информатике, общей теории систем и семиотике.

Социология

Социология, имя которой дал Огюст Конт, обязана своим появлением полиматам. Француз Фредерик Ле Пле, чья книга вдохновляла Геддеса, сначала был инженером и профессором металлургии и лишь потом занялся социологией семьи, или, как он ее называл, économie sociale. Бельгиец Адольф Кетле начинал карьеру как математик, а затем переключился на астрономию и метеорологию. Интерес к математической теории вероятности привел его к изучению статистики и того, что он называл «социальной физикой». Он внес заметный вклад в антропометрию и будущую криминологию[557]. Значительно позже австрийский эмигрант Пауль Лазарсфельд, который до этого был специалистом в сфере прикладной математики, много сделал для внедрения статистических методов в американскую социологию.

Один из самых знаменитых социологов, Эмиль Дюркгейм, начинал научную карьеру с преподавания философии и педагогики. Его соперник