Он протянул ей бутылку, и Ингер шагнула к нему.

– Skal!

Ингер сделала несколько глубоких глотков и опустила бутылку с довольным вздохом. Ее полные влажные губы были в нескольких дюймах от него. Все произошло само собой.

Бутылка упала и покатилась по палубе, выплескивая светлую струю пены. Он обхватил Ингер, ощущая ладонями теплую кожу, чувствуя, как ее бедра прижались к нему, как вдавились в него упругие груди. Она приоткрыла рот, и мокрые от пива губы встретились с его губами.

Ее бутылка тоже выпала из рук и со звоном ударилась о ведро. Но они этого не услышали. Они уже падали.

Голова Арни склонилась набок, рот приоткрылся, он дышал глубоко и размеренно. Марта тихонько встала, чтобы не тревожить его. Если она останется в этом недвижном зное, то непременно уснет, а ей этого не хотелось. Она прошла в дом, набросила легкий пляжный халат и постучала в дверь комнаты Скоу. Он открыл с наушниками на голове и жестом пригласил войти. Скоу превратил заднюю спальню в командный пункт, уставив весь стол аппаратами для связи. Он отдал какие-то приказания и выключил микрофон.

– Схожу прогуляюсь в гавань, – сказала ему Марта. – Профессор Клейн спит во дворе, и мне не хочется его беспокоить.

– Это наша работа – наблюдать за ним. Если он проснется, я скажу, куда вы ушли.

Прогулка заняла всего пять минут. Сняв босоножки, Марта шла вдоль пляжа по теплому песку. Купаться она не собиралась, зная по опыту, что даже в такую жару вода еще слишком холодная. Кругом было тихо, лишь один вертолет стрекотал над головой, наверняка из охраны Арни. В их районе стояло множество незнакомых легковых автомобилей и грузовиков, а к некоторым из соседей пожаловали незваные гости. Этого несчастного, усталого человека охраняли как национальное достояние. Наверное, они были правы. Марта помахала рукой знакомым, загоравшим на пляже, и по каменным ступенькам забралась на волнорез. В гавани не было почти ни одного судна, и она сразу увидела «Чайку», но Нильса нигде не было.

Может, он зашел в кабачок напротив выпить пива? Нет, обычно он заходил туда по пути и брал пиво с собой. Куда он мог деться? Наверное, спустился в каюту.

Марта уже хотела позвать его, как вдруг заметила, что на палубе лежит пивная бутылка, а рядом с приоткрытой дверью валяется голубой лоскуток. Лифчик от бикини.

Внезапно с пронзительной ясностью, сжавшей сердце, она поняла, что увидит, если заглянет в каюту. Словно она уже пережила это мгновение когда-то в прошлом, похоронила воспоминание о нем, и вот теперь оно всплыло на поверхность. Спокойно, хотя она вовсе не чувствовала себя спокойно, Марта ступила на самый краешек пристани и, держась рукой за швартовую тумбу, вытянулась вперед. Теперь она видела через открытую дверь койку у правого борта, широкую спину Нильса и то, чем он занимается. Руки, крепко прижатые к этой спине, загорелые ноги…

Она выпрямилась, сдавленно всхлипнув, и почувствовала, как ее захлестывает бешеная волна ярости, кровью ударяя в голову. Здесь, на их яхте, после такой долгой разлуки, не успев вернуться домой!

Сейчас она ворвется туда, будет бить, кусать, рвать на части – она не желает сдерживаться! Внезапный крик заставил ее обернуться.

– Парус заклинило! – закричал кто-то по-датски с одномачтовой яхты, несущейся к пристани прямо на нее.

Быстрым взглядом она охватила всю картину: мужчина боролся с запутанной оснасткой, женщина, что-то визгливо выкрикивая, схватилась за румпель, ребятишки цеплялись за канаты и падали друг на друга. В любой другой момент это могло бы показаться забавным.

Их продолжало нести к берегу на полной скорости, и женщина изо всех сил рванула румпель. Вместо того чтобы врезаться носом в причал, яхта повернулась, стукнулась боком о сваи и отскочила назад. Один из малышей свалился с крыши каюты на палубу и зашелся испуганным плачем. Парус упал бесформенной кучей и накрыл мужчину.

Яхта наконец потеряла ход и остановилась, подпрыгивая на волнах. Трагедии удалось избежать; послышался чей-то смех. Все это заняло несколько секунд. Марта снова повернулась к «Чайке» – и заколебалась. За эти несколько мгновений все переменилось. Они, наверное, уже сидят, натягивая на себя одежду. Смеются, может быть. Эта мысль привела ее в замешательство. Внутри у нее по-прежнему все кипело, но первый порыв уже прошел. Маленькая яхта пришвартовалась совсем рядом. Сможет ли она сейчас, слегка отрезвев, зайти в каюту и орать на них в присутствии всех этих людей? Мальчик, крепивший канат, мимоходом задел ее и извинился.

Задохнувшись от ненависти и боли, Марта рванулась и побежала прочь, постепенно замедляя шаг. Ярость, безумная ярость сжигала ее. Как он мог так поступить с ней! Она судорожно глотнула воздух.

Только подойдя к воротам, она заметила, что до сих пор держит в руке босоножки. Трясущимися руками Марта надела их на горящие от ходьбы по бетону ноги и вспомнила, что не взяла ключ. Не успела она постучать, как Скоу распахнул дверь.

– Бдительность – наш девиз, – сказал он, пропуская ее в дом и запирая дверь.

Она кивнула и прошла мимо, ничего не замечая вокруг. Бдительность… самое смешное, что это теперь должно стать и ее девизом. Ей не хотелось разговаривать с ним, не хотелось никого видеть.

Марта закрылась в ванной. Острая боль полыхала внутри, горло сжималось от бессильной ярости, которая искала выхода. Не надо было сбегать оттуда! Но что ей оставалось делать? Застонав от ненависти, она включила холодную воду, опустила руки под струю и плеснула в разгоряченное лицо. Она даже заплакать не могла – настолько сильным был душивший ее гнев. Как он мог! Как мог!

Марта провела пальцами по волосам, не решаясь взглянуть на себя в зеркало. Если ему не было стыдно, то она вся сгорала от стыда. Взяв щетку, она неистовыми движениями стала расчесывать волосы. Женатые мужчины нередко поступают так, и датчане не исключение. Но только не Нильс. А почему, собственно? Теперь-то она знает. Может, он и раньше изменял ей… Что же делать? Что ей теперь делать с ним?

Подумав об этом, она вдруг представила, как он войдет в дом и захочет ее обнять как ни в чем не бывало. Он так и сделает, а что должна делать она? Сказать? А нужен ли он ей теперь? Да. Нет! Она хотела причинить ему такую же боль. То, что он сделал, простить невозможно.

К горлу подступил комок, и Марта почувствовала, что сейчас разрыдается. Но это уже совершенно ни к чему. О чем ей плакать? Что, черт побери, она собирается оплакивать?

Она быстро выпрямилась, чтобы не видеть свое отражение в зеркале, и вдруг заметила на бачке для белья небольшой блокнот, которому явно было не место в ванной. Машинально открыв его, Марта увидела, что все страницы исписаны аккуратными рядами вычислений – не столько цифрами, сколько странными символами. Она быстро захлопнула блокнот, пошла в свою комнату и прислонилась к двери спиной, крепко прижав находку к груди.

Если бывают моменты, когда эмоции лишают человека рассудка, – это был тот самый случай. Бакстер почти не досаждал ей в последнее время, но сейчас она думала не о Бакстере. И не об Америке или о Дании, преданности или патриотизме. Она думала о Нильсе, об этой сцене на яхте, и ей хотелось, чтобы ему было так же больно, как и ей.