тоже уснуть навсегда. Кровь стынет в жилах, а дыхание становится настолько сильным и частым, словно тебя бьет лихорадка. И никак не хочется смириться со случившимся. Нередко в такие мгновения, – знаю по собственному горькому опыту, – сознание меркнет, а в организме происходят необратимые изменения, которые потом нужно будет восстанавливать годы и годы. В таких случаях нередко возврата просто нет. В тебе зарождается что-то непонятное и злое, которому потом не будет логического конца…

Таковы были первые ощущения Антона Перегудова, когда он закрыл глаза любимой подруги и, не боясь признаться в том – соратнице, с которой прожил почти сорок лет.

Проклятый рак! Он погубил самое дорогое, самой лучшее, что было у него в жизни. И никакие медицинские силы ни в Москве, ни в Париже (а он возил ее на лечение и во Францию), ничего не смогли сделать против этого страшного недуга. Они, конечно, продлили ей жизнь на несколько лет: вместо трех, положенных по развитию болезни, она прожила восемь. Но это все, что современная медицина смогла тогда сделать. На его взгляд, мало! Мизерно мало!!!

Некоторые ее подружки-сплетницы утверждают, что болезнь Евгении Оскаровны началась с того стресса и тех скандалов, что были связаны с разводом ее с первым мужем. Тот, дескать, обещал даже покончить с собой, если она бросит его, не позволить видеться с дочерью, которую Женя очень любила. А уж что выпало в тот момент на бедную голову Антона, – ни в сказке не сказать, ни пером не описать. И она, конечно, тоже переживала очень. Он был дорог ей. Иначе она не решилась бы расстаться с Левиным, для которого была светом в окошке, о чем прекрасно знала…

Но все это, на его взгляд, не так. Да, переживания при расставании Жени с Дмитрием были. Тем более она знала, что он человек слабохарактерный, со своеобразной психикой, как бывает у многих поэтов. А Левин был не просто стихоплетом средней руки, а талантливым творцом оригинальных рифм. Когда-то Перегудов с ним не то, чтобы дружил, а был соседом. Они доброжелательно относились друг к другу. Жили ведь в одном подъезде, только Антон на втором этаже, а Дмитрий – на четвертом. Даже новоселье отмечали вместе, въезжая в один из этих новых домов, которые впоследствии прозвали «хрущевками».

Нет, корни болезни Жени, и это Антон точно знал, были заложены в том периоде, когда умирал ее отец. Она его страшно любила, можно сказать, души в нем не чаяла. Прошедший всю Отечественную войну, неоднократно раненный и имевший немало боевых наград, Оскар Ильич Ровин был кристальным человеком, образцом для подражания, никогда не изменявшим своим благороднейшим принципам жизни. Когда он уходил из жизни, дочь была рядом с ним. Нетрудно представить, какие переживания выпадают на долю человека, сидящего у постели умирающего отца в его последние дни…

А отходил он долго и мучительно. Имея несколько фронтовых ранений, Оскар Ильич страдал и легочным заболеванием, и недержанием мочи. Вдобавок и Антон никак не мог вырваться из Москвы (нося офицерские погоны, нельзя не подчиняться требованиям воинской дисциплины), а, приехав, слег в госпиталь со своим неврозом. Так что Женьке приходилось разрываться между ними двумя. И это вымотало ее окончательно. Стресс был настолько велик, что она вскоре и сама слегла с острым воспалением брюшины.

Понимая все это, Перегудов тотчас же после похорон повез ее в один из лучших Кисловодских санаториев. Но вместо прогулок и посещения увеселительных мест они больше месяца (путевки им продлили) провели в своем шикарном номере, выходя только в столовую, находящуюся в том же корпусе, и то не всегда. Частенько обед или ужин приносили для Жени прямо в номер. Хорошо, что санаторный врач, пришедший в это заведение из госпиталя и имевший большой опыт еще фронтового лечения тяжелораненых, тщательное следил за ее состоянием и сумел поставить Женю на ноги. Уже тогда Антон заметил, как изменился цвет ее великолепный бархатистой кожи: из загорелой, почти бронзовой она превратилась в блекло-серую. Выглядела жена хуже некуда. Он ужаснулся, если честно, но ей ничего не сказал, только пробурчал укоризненно: «Что-то ты неважно выглядишь, милая моя».

Именно болезнь и смерть отца, совпавшая с болячками мужа, вызвали такой стресс, что стали, по глубокому убеждению Антона, причиной поразившего Женечку рака. По приезде в Москву у нее появилась какая-то затяжная, плохо переносимая легочная болезнь, и пришлось еще два месяца пролежать в госпитале. Нет-нет, именно смерть отца и связанные с нею обстоятельства, а не что-либо другое погубило ее!

– Пойдем, батя, – тихо сказала, наконец, Ирина, сидевшая рядом со Антоном над телом усопшей.

Все эти – последние – дни, прилетев из Франции, она была рядом и переживала, наверное, не меньше, а может, и больше, чем сам Антон. Все-таки умерла не какая-нибудь чужая тетя, а ее родная мать, которую Ирина очень любила. Перегудов хорошо знал свою приемную дочь и ее жаркую привязанность к Жене, потому что воспитывал ее практически с десяти лет, с тех пор, когда она стала жить с ними. Честно говоря, Антон тоже был привязан к Ирине больше, чем к своей дочери от первого брака – с Иришкой они понимали друг друга с полуслова, да и мыслили, чувствовали почти одинаково. Даже один роман написали вместе. А это много значит. Для нее Перегудов делал в жизни все, что мог, и даже больше…

– Сейчас приедет труповозка, – продолжала Иришка. – Давай встретим ее. Чтобы все сделали аккуратно.

Она, как понял Антон, очень за него переживала. Видела, каково ему, и боялась, как бы что-нибудь не случилось. Стресс, обрушившийся на Перегудова таким мощным ударом, мог плохо кончиться. Ведь и он был далеко не мальчик. Шесть с лишком десятков лет «за кормой». И каких!.. Война. Ранение. Служба в самых далеких местах: Сахалин, Курилы, Камчатка, Заполярье. Армейский корреспондент шестидесятых – восьмидесятых годов, побывавший во многих горячих точках планеты. Так что всего хватало! И уже не было у Антона той крепкой лихости, которой обладали все его предки – кубанские казаки, жившие по сто с лишним лет.

– Ну, батя… Вставай! – умоляюще прошептала Иришка, беря Антона под руку.

Он был стократ благодарен за тревогу своей единственной в столь трагические минуты спутнице, понимал ее беспокойство. Сейчас у него не существовало никого ближе Ириши.

Подошли санитары с носилками. Нужно было прощаться с Женечкой. Антон с трудом поднялся со стула, на котором все это время сидел возле кровати умирающей жены. В душе не было ничего, кроме отчаяния. Одна мысль билась в сознании: как же теперь жить дальше.? Да и вообще стоит ли жить?..