Я сразу поняла, что доктору Кауфману стало неловко, когда я одна вошла в его кабинет, потому что он кинулся к двери и позвал свою жену. Она примчалась незамедлительно и предложила мне две маленькие круглые конфетки, которые мне показались странными: конфетки были похожи на таблетки, а она как-никак была докторовой женой. Я отказалась – на случай, если это все-таки таблетки. Доктор и миссис Кауфман явно знали, как обстоят дела в нашем доме, и смотрели на меня, сдвинув брови.

Я объяснила, что мама одинока, потому что у нее нет никакой моральной поддержки, и спросила его и его жену, что нам делать, чтобы улучшить ситуацию, я старалась смотреть на них обоих по очереди, потому что мама учила нас во время разговора всегда смотреть на всех собеседников, а не только на мужчину, как обычно поступают люди.

Доктор Кауфман спросил, почему я именно сейчас обратилась к нему за советом. Я объяснила, что мы с сестрой немного беспокоимся, что нас передадут на попечение государства. Он сказал, что на самом деле все не так плохо. Нам не следует беспокоиться об абстрактных вещах, надо стараться помогать маме с повседневными делами.

– Это с какими? – спросила я.

– Следить за тем, чтобы семья каждый день полноценно питалась, – сказал он.

Похоже, он считал, что именно это, полноценная еда, ключ ко всему.

Доктор и миссис Кауфман были исключительно милыми, старались помочь, и после разговора с ними я почувствовала себя намного лучше и поняла, что мама – не единственный взрослый человек, который принимает таблетки от одиночества. И что даже семьи, у которых есть рулевой, не избавлены от проблем. От облегчения я едва не заплакала.

Я ни слова не сказала о дополнительных таблетках, тех, что мы доставляли от доктора Джилби с Девоншир-плейс. На мгновение я испытала искушение, зная, как рассердится доктор Кауфман, и не на маму, которая прибегает к лекарству под давлением обстоятельств, а на доктора Джилби, дипломированного врача, отягощенного огромной ответственностью.

Я представила, как доктор Кауфман садится с нами на поезд до Лондона и выясняет отношения с доктором Джилби. Как он, демонстрируя свой гнев, смахивает с подноса стаканы с апельсиновым соком и печеньки и клеймит доктора Джилби позорником – худшее, что можно сказать о человеке, если исключить сквернословие. Я не могла себе представить доктора Кауфмана сквернословящим.

Покинула доктора я куда менее обеспокоенной, сообщила о его рекомендациях сестре, и мы решили заделаться кулинарными маньяками. Я ведь давным-давно выдвинула эту идею (если вы не забыли) и почувствовала свое моральное превосходство.

– Я тебе уже несколько месяцев назад сказала, что мама слишком худая, – напомнила я сестре, – а ты только хотела покупать новых жеребят.

Сестра обиделась и напомнила мне, что ей понадобилось несколько месяцев, чтобы заставить меня хоть на йоту забеспокоиться о нашей бедной брошенной маме и ее душевном состоянии.

Мы заключили перемирие, решили, что кто старое помянет, тому и глаз вон, и сразу же выбрали несколько кулинарных книг, из которых можно было почерпнуть интересные идеи. Остановились на «Моей первой кулинарной книге» Урсулы Седжвик, потому что в ней были очень красивые иллюстрации яиц, пирогов и простых блюд, а дружелюбные кошечка и собачка очень понятно и подробно объясняли, как готовить. Рецепты выглядели вполне доступными, в отличие от рецептов в других книгах – те как будто были написаны на иностранном языке и к тому же проиллюстрированы фотографиями, которые не шли ни в какое сравнение с веселыми иллюстрациями Урсулы Седжвик.

Мы приготовили «быстрый киш лорен», фактически пирог с яйцами и беконом, только с добавлением тертого чеддера и молотого перца. Труднее всего пришлось с песочным тестом, но благодаря советам из «Моей первой кулинарной книги» получилось оно отменным.

За чаем, пожирая быстрый киш лорен, мама вспомнила былые дни своей кулинарной славы. Слава эта была прочно связана с историей маминого брака и его краха. Для нас это была новость.

Мама сказала, что в начале отношений они с папой были парой модных иконоборцев: один день ели в вегетарианском ресторане на Карнаби-стрит, прихватив с собой двух малышек (сестру и меня), а на следующий внезапно решали оставить нас с Джоан, доброй няней, и поужинать в «Савое», где папины родители всегда держали за собой номер. Они заказывали прямо в номер омлеты с водкой, но даже не трудились их съесть, а в последнюю минуту бежали в театр, где покупали мороженое. В те дни они были свободны от условностей, и маме это нравилось. Однако в середине 1960-х годов папу внезапно призвали в Лестер, где он унаследовал семейный бизнес. Вполне логично, ему было уже лет тридцать пять, и пора было начинать работать.

Впечатляющим образом папа быстро стал человеком, которым он и должен был стать, а вот маме пришлось нелегко. С ней что-то было не так. Она сказала, что все дело в том, что она была очень молода, всего 20 с небольшим, и она никогда не стремилась обрести серьезность и стать правильной, ей это было не нужно, но я подозреваю, что, скорее, ей просто не понравился человек, в которого превратился папа, – настоящий, правильный, образованный папа. Она же влюбилась в другую версию папы – в человека, которого на самом деле не было, в определенную фазу его развития. И это несколько обескуражило ее.

Страшно подумать, что можно случайно выйти замуж за человека, который просто проходит определенную стадию развития.

Мама делала все, что могла, поддерживая его как жена, и в известной степени у нее это получалось: благодаря своим кулинарным умениям она неплохо принимала гостей. С основами кулинарии мама познакомилась в пансионе, где девочек учили всему необходимому, чтобы из них вышли приличные жены для преуспевающих мужчин (со знанием латыни и математики). А потом она оттачивала свои навыки дома вместе с Гвен, изобретательной кухаркой, которая интересовалась итальянской и французской кухней, а в те времена это была редкость. За пределами Италии и Франции.

Ужины, которые мама устраивала в те годы – между иконоборчеством и разводом, до того, как они с папой друг друга разлюбили, – были столь же приятны для глаза, сколь и для вкуса, и это очень ценили многочисленные партнеры по бизнесу, которых папе приходилось принимать, особенно американцы, ведь в вопросах еды они намного опередили британцев.

Часто это бывали тематические ужины, этому ее научила Гвен, изобретательная кухарка. Сделай еду интересной с виду, говорила она, и твой муж (или гость) решит, что ты интересная личность. И это напомнило мне о любимом совете нашего учителя физкультуры: у вас один гол в запасе, если все участницы команды соберут волосы в хвост средней высоты, а не явятся с разными прическами.

Мама следила за тем, чтобы все блюда, которые она подавала, очаровывали гостей. Например, нарезанные соломкой разноцветные овощи, приготовленные на пару и эффектно разложенные в форме радуги с жаренным на гриле мясом, назывались «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Я мысленно представила эту картину.

Я могла представить и другие блюда, например «Тропический аквариум» – заливное, в котором застыли крошечные фигурки в виде рыбок и водоросли из шпината. И пирог в виде картины в рамке, на расстоянии походивший на произведение Сезанна: абрикосовое желе в тесте, имитирующем резную деревянную раму. На создание последнего блюда маму вдохновил Джузеппе Арчимбольдо: тарелка с фруктами и орехами изображала раздувшееся лицо старика с щеками-яблоками, пятнистой желтой грушей сорта «Конференц» вместо носа пьяницы и глазами – полуприкрытыми бразильскими орехами.