– Ты такая раскованная, – восхитилась я. – И в живописи, и по жизни. Я вот у Романа Александровича на курсах занимаюсь, по-моему, он совсем другой человек. Взять хотя бы его отделение – иконопись и лаковая миниатюра! Вы с ним по поводу живописи не ссоритесь?

– А чего нам ссориться? – пожала плечами Настя. – Мы вообще с ним практически не пересекаемся, у него своя жизнь, у меня – своя!

– То есть как? – изумилась я. – Вы же женаты! Или я ошибаюсь?

– Официально – да, – кивнула головой художница. – А так – живем отдельно, я вот, например, иногда неделями в мастерской зависаю, у нас общая квартира, но мы там редко встречаемся. Мне тут куда больше нравится – ненавижу всякую там навороченную мебель, кресла, диваны… Кровать тут есть, двуспальная! – Она с гордостью показала на закрытую каким-то балдахином широкую кушетку, на которой позировал натурщик. Я сперва на нее внимания не обратила, так как кровать была вся закрыта яркими драпировками, а сейчас поняла, что и правда мебель в мастерской присутствует.

– Мы тут с Никиткой вместе тусуемся, – продолжала Настя. – Правда, надо сюда холодильник поставить, а то живем как бомжи, питаемся ерундой всякой…

– А у него что, своего дома нет? – тихо спросила я, чтоб парень не услышал. Настя засмеялась.

– Есть, конечно, только на кой ему с мамашей жить? Со мной-то веселее!

– Вы с ним что, любовники? – догадалась я наконец. Настя беззаботно кивнула.

– Ага! А что, удобно, вот поработаем, а потом расслабиться можно! Красота, да и только!

Художники, конечно, народ свободный и безалаберный, любят наплевать на общественное мнение. Однако что ни говори, а поведение Насти казалось, мягко говоря, странным.

– И не боишься, что твой муж узнает? – удивилась я. – Неужели он ничего не подозревает? Жена дома неделями не появляется, разве Роман Александрович не догадывается, что у тебя кто-то есть?

– Да он прекрасно про Никиту знает, – пожала плечами Настя. – У нас – свободные отношения, каждый живет так, как хочет, и спит с кем хочет. И Романа, и меня это полностью устраивает, и мы друг другу не мешаем. Мне абсолютно без разницы, с кем он крутит, я даже не знаю имени его нынешней любовницы.

– Ну вы, ребят, даете! – искренне поразилась я. – А почему не разведетесь тогда? Смысл так жить?

– Зачем нам разводиться? – резонно поинтересовалась Настя. – Ни мне, ни Роману от этого ни жарко ни холодно. А тратить время и деньги на всякие формальности неохота.

– Понятно… – протянула я. – Поженились-то хоть по любви?

– Ну не от нечего делать, – усмехнулась художница. – Раньше, понятное дело, любовь-морковь всякая, вот и по молодости расписались. А потом – как это говорится, «прошла любовь, завяли помидоры». Вот так и сложилось.

Мы ненадолго замолчали, затянувшуюся неловкую паузу прервало появление Никиты из кухни. Парень держал в руках электрический чайник, который только что закипел. Настя сразу оживилась и засуетилась, подставила более-менее ровную табуретку, положила на нее пакет с печеньем и услала своего натурщика-любовника за чашками. Мне совершенно не хотелось разводить тут чаепитие с этими развратными товарищами, и я многозначительно посмотрела на телефон.

– Я, пожалуй, пойду, – сказала я. – А то поздно уже, не хочется по темноте домой возвращаться. Вы пейте чай без меня, ладно?

– Ой, жалко, что не останешься! – Голос Насти казался искренне расстроенным, похоже, художница человек общительный и рада новым знакомствам. Она бросилась провожать меня и уже в дверях спохватилась: – Кстати, ты ж так и не сказала, по поводу чего хотела поговорить!

Я вежливо улыбнулась в ответ.

– Да хотела прояснить некоторые вопросы по поводу красок, – вывернулась я. – Ну, где лучше покупать, Роману Александровичу некогда было мне рассказывать, вот он и сказал, что вы лучше знаете…

– Да в любом магазине художественном! – Настя потерла лоб измазанной краской рукой. – А, постой, вроде самый дешевый – «Единорог» на площади, недалеко от музея… В магазине художественного училища не покупай, там все дороже, и краски быстро студенты раскупают. Еще есть большой магазин для творчества в торговом центре, на третьем этаже. Называется «Леонардо», но там не только краски, а все подряд, и наборы для вышивания, и нитки, и полимерная глина… Только там выбор масляных красок небольшой, и в основном цвета кислотные. Я-то такие люблю, но если ты у Романа занимаешься, вряд ли он одобрит. Поэтому лучше езжай в «Единорог», там все и найдешь.

Я поблагодарила словоохотливую художницу и покинула мастерскую, попутно набирая номер службы доставки такси, дабы долго не мокнуть под проливным дождем.

Весь следующий день я провела дома, не выходя на улицу даже до магазина. В субботу, после разговора с Настей, я приехала поздно и, только переступив порог квартиры, поняла, что за прошедшие почти двое суток жутко устала. Оказывается, и моя выносливость все-таки имеет свой предел – конечно, приходилось порой работать несколько дней подряд без сна и отдыха, но подобные «развлечения» имели свои не слишком приятные последствия: рано или поздно я выдыхалась и чувствовала себя словно выжатый лимон. Старею, похоже, вечером сил не хватило даже на то, чтоб включить ноутбук. Решив, что последую примеру Скарлетт о’Хара и подумаю над делом Светы завтра, я развалилась на кровати и тут же уснула под ненавязчивый шум дождя за окном.

Проспала я долго, кое-как растолкала себя в девять утра и, открыв папку с расследованием смерти Куприяновой, попутно заварила себе кофе. Итак, что получается… Круг подозреваемых здорово сужается: Роман Александрович, скорее всего, к гибели Светы не имеет никакого отношения – незачем рубить сук, на котором сидишь. Какой мотив может быть у преподавателя? Боялся, что Света его выдаст? Она не стала бы доносить на него в полицию, предложение работать в иконописной мастерской, не говоря уже о материальном вознаграждении за иконы, для женщины оказалось весьма заманчивым. Анастасия, жена Кузнецова, как я вчера выяснила, даже не знала о существовании Куприяновой. Да и знала бы – у нее тоже нет мотива убийства, Настя: девушка не ревнивая, на связи супруга ей наплевать, да и у самой вон какой красавец любовник…

Остаются Катя и Ксюша, студентки отделения иконописи, которые жаждут завладеть сердцем преподавателя. Их и следует проверить на вшивость, а значит, мне пока рано уходить из института. Продолжу ломать комедию, изображая из себя бесталанную ученицу гения, главное, чтоб Кузнецов не выдал меня.

Я набрала номер преподавателя и, когда тот взял трубку, весело поздоровалась с ним.

– Да, вы не ошиблись, это я, Татьяна. Ваша ученица! – заявила я, представляя себе выражение лица Романа Александровича.

– Что вам еще от меня надо? – устало спросил тот. – Снова станете обвинять меня в убийстве Светланы?

– Нет, не буду, – возразила я тем же жизнерадостным голосом. – Вот, собираюсь завтра прийти на вечерние занятия, надеюсь, вы не против?