«А ведь генерал прав. Если я чего-то хочу достичь в рейхе, то должен вести себя так, чтобы все вокруг ощущали мою силу, напористость и всевозрастающий авторитет, основанный на особом отношении ко мне Гитлера, — подумал Скорцени. — У меня должна быть цель. Она не может и далее заключаться только в преданности фюреру.

Преданность — всего лишь средство достижения цели. Одно изсредств».

— Не исключено, что однажды, явившись сюда, я увижу вас сидящим по правую руку от фюрера, — завершил свою репризу Йодль, грузно поднимаясь, — как раз в эту минуту в зал заседаний вошел фюрер. — Вас не пугает такая перспектива?

— Она вдохновляет меня.

Может, потому, что на какое-то время Скорцени почувствовал себя тенью Бонапарта, Гитлер показался ему изможденным жалким стариком. Он подошел к столу шаркающей походкой, глядя под ноги, устало опустился в свое кресло и, нервно переплетя пальцы, несколько минут смотрел на расстеленную посреди небольшого овального стола карту.

— Начнем с операции по освобождению Бенито Муссолини, — еле слышно проговорил он. — Кто готов докладывать? — Он взглянул на Гиммлера.

Тот отрешенно промолчал.

— Вы, генерал Штудент?

— Согласно вашему распоряжению, мой фюрер, непосредственной разработкой операции занимается гауптщ-турмфюрерСС Скорцени.

По тому, как Гитлер удивленно посмотрел на сидевшего напротив гиганта со шрамами, все поняли, что присутствие здесь гауптштурмфюрера оказалось для вождя полной неожиданностью.

— Зная об этом, я предложил пригласить на это совещание и его, — попытался оправдаться Штудент. Но Гитлер уже не слышал его.

— Так давайте, гауптштурмфюрер Скорцени, — оживился фюрер. — Посвящайте нас в тайны этой операции. Вам было сообщено, что Муссолини оказался на одном из островков возле Эльбы?

— Это ошибочные сведения, мой фюрер, — вытянулся Скорцени во весь свой гигантский рост. — Группа, которую мы направили в Италию и которая давно идет по следу дуче, убедительно доказывает, что он находится на острове Санта-Маддалена, возле северной оконечности Сардинии, на вилле «Вебер». Об этом свидетельствует целый ряд данных…

Без двадцати семь отряд был построен. Десять диверсантов на продуваемом холодным северным ветром взгорье, рядом с обнесенным высокой каменной оградой домом лесника, больше похожим на форт, чем на обычное мирное жилье.

Впрочем, человек, возводивший его, отлично понимал, что ему предстоит жить жизнью отшельника. И что в этой каменно-лесистой пустоши одинаково опасны и зверь, и бежавший из тюрьмы уголовник, и шайки контрабандистов, издревле промышлявшие здесь, на стыке маньчжурской, монгольской и русской границ. Потому и строил дом из больших диких камней, оставляя в каждой стене но узкому окну-бойнице, да к тому же не поленился обвести ограду широким рвом.

Однако все это так и не спасло лесника: он погиб в перестрелке с контрабандистами, заподозрившими его в сотрудничестве с пограничниками. А усадьбу сразу же облюбовала японская разведка, использовавшая ее теперь в качестве своеобразной перевалочной и тренировочной базы. Именно сюда, на Черный холм, возвращались диверсанты после недельного испытания на выживаемость в лесистых сопках и отсюда же многие из них отправлялись потом в Монголию или Россию.

Японцы обживались здесь основательно. Рядом с усадьбой они построили казарму, в которой находилась рота солдат, дом для офицеров и небольшой тренировочный полигон — тоже укрыв все это от посторонних глаз каменной стеной. А на территории самой усадьбы возвели некое подобие гостиницы, в которой, отдельно от японских СОЛдат, могли отдыхать перед рейдами русские разведчики и диверсанты.

Курбатов медленно обходил строй, останавливаясь возле каждого из бойцов. Это был своеобразный ритуал. Если кто-то из диверсантов пожелал бы отказаться от участия в рейде, он должен решиться на этот «шаг бесчестия» сейчас. В эти минуты. Потом будет поздно. Потом из группы можно будет уйти только в небытие.

Вот они перед ним.

Флегматичный, с печатью вечной, смертельной какой-то усталости на лице поручик Конецкий.

— Как ваша левая, поручик?

— Я стреляю правой, ротмистр.

Курбатов задержал взгляд на рукаве его красноармейской гимнастерки, под которым заметно проступала опухлость бинта. Конецкий был ранен во время стычки с пограничниками, когда пытался попасть на ту сторону в составе другой группы, полтора месяца назад. Рана гноилась, заживала долго и тяжело. Однако поручик все же уговорил Курбатова взять его с собой. Уговорил, несмотря на то, что честно признался: за кордон его гнала не жажда сражаться с красными, а обычная ностальгия. «Хоть шаг ступить по земле, зная, что она твоя, русская».

Поручик Радчук, встретив взгляд Курбатова, растерянно улыбнулся. Он помнил о своей просьбе представить его к чину штабс-капитана и теперь побаивался, как бы командир не проговорился об этом кому-либо из офицеров.

Самый старший из всех по возрасту, успевший повоевать еще в войсках атамана Анненкова, штабс-капитан Иволгин. Узкий сплющенный лоб, приземистая, плотно сбитая фигура. Короткие руки с толстыми, узловатыми крестьянскими пальцами.

«Руки! — вдруг вспомнил Курбатов. — Только бы не выдали руки!» Вся группа его состояла из офицеров. Он специально заставил каждого из них голыми руками вырыть окопчик, смачивать в воде и держать ладони на ветру; натирать лопатами мозоли и исцарапать пальцы о кусты терновника. Правда, Иволгину, как и ему самому, выпало идти по России в форме капитана. Хотя у него, в отличие от остальных, руки имели истинно пролетарский вид.

Штаб-ротмистр[32]Чолданов — по чертам лида которого можно было проследить генезис степных славян, в чьих жилах славянской крови было куда меньше, чем половецкой, кипчацкой или печенежской.

Подъесаул Кульчицкий. Его имение осталось где-то на правом берегу Днепра, неподалеку от Черкасс. Холеный аристократ, зараженный неистребимым польским гонором. Для него тоже пришлось заготавливать документы лейтенанта. Выдавать его за «кухаркиного сына» — красноармейца — было бы самоубийством.

Подпоручик Власевич. Манеры этого верзилы казались всем окружающим столь же грубыми и неприятными, как и его израненное фурункулами багрово-серое лицо. Зато на стрельбище равных ему не было. В поединке снайперов он мог противостоять любому таежному охотнику.

Поручик Матвеев. Радист. Курбатов должен был оставить его на конспиративной квартире в поселке недалеко от Читы. Вместе с ним оставался и подпоручик Вознов, прекрасный взрывник. Им предстояло провести три диверсии на железной дороге и взорвать завод. Любой, на выбор: «Для расшатывания большевистских нервов» — как объяснил Курбатову Родзаевский.