– Вот папка бы увидел… как он там, видит ли нас? Хороший человек был, а как муж и говорить нечего – лучше не бывает.

Верочка росла славная, красивая, послушная. Училась замечательно, общественной деятельностью занималась, в художественную студию ходила.

Вот мамке-то радость…

До шестнадцати лет так всё и было. Потом девочка как с цепи сорвалась: компания, танцы, вино, курево, ночёвки неизвестно где.

– Да, ладно мам! Ты в моём возрасте уже беременная бегала. Сама рассказывала. А я предохраняюсь. Ладно, ладно, шучу.

– Не по своей воле я невинности лишилась. О том я тебе тоже рассказывала. Думала предостеречь. О тебе ведь думаю, о судьбе твоей. Не хочу, чтобы твоя жизнь под откос, как у меня некогда, свалилась. С оглядкой жить нужно и в любви, только тогда счастливой стать можно.

– Не бойся, мамка, не пропаду. Про романтику и любовь лучше не заикайся, времена другие. Лучше денег дай. Кавалеры нынче захудалые пошли, даже в кафе за девушку заплатить не могут. Я себе делового найду, буду жить как принцесса, вот увидишь.

– Ты же знаешь, мы еле концы с концами сводим. Одежонку толком купить не на что. Откуда у меня деньги на гулянки?

– Не прибедняйся, мам. В отцовых книжках, между страниц, денежки лежат. Не хотела без спроса брать. Я и сама заработаю, только мне прямо сейчас нужно.

– Это где так запросто заработать можно?

– Места знать нужно. Даёшь или нет? Ждут меня.

– Сколько же тебе нужно?

– А ты для родной дочки не жалей, сыпь не глядя, сколько в руку попадёт. Все давай.

– Мне для тебя ничего не жалко, только на блажь не хочется отдавать. Может, не пойдёшь никуда, а? Нам ведь и вдвоём хорошо.

– Ты же старуха, скучно с тобой? Найди клуб по интересам, там и веселись. Авось кого подцепишь, старичка-лесовичка какого-нибудь с козлиной бородкой. Зачалитесь, глядишь и переконтуетесь как-нибудь до последнего часа.

– Чего это ты, смерти моей ждёшь?

– Да нет, я так, к слову пришлось. Живи. Ты мне пока не мешаешь. Наоборот, замуж тебя выдать мечтаю.

– Я там была. Больше не хочу. Такого как отец твой, днём с огнём не сыщешь, нынче подобных не делают. Большой любви и ответственности был человек. И тебе такого мужа желаю.

– Какая уж там ответственность – нищеброд папаша мой был. Мужик должен успешным быть, солидным и при денежках.

– Рано тебе о том судить. На вот тебе деньги, отдыхай, покуда не выросла. И помни, чего от девочек мужикам нужно. Остерегись.

– Не учи, мам. У меня те мужики во где, раздавлю, если что. Со мной не забалуешь. Я побежала.

Вера стала одеваться, не сказать странно, необычно. Во всяком случае, Степанида Егоровна себя в таком виде начала бы презирать. Однако, сколько ей лет и сколько Верочке. Наверно в этом возрасте все девчонки немножко глуповатые. Придёт время – повзрослеет.

На восемнадцатом году Верочка забеременела. Самое ужасное, что сама не ведала от кого.  У неё одновременно было несколько ухажоров, спала со всеми.

– А чего, маман, нынче все так делают: один туфельки новые подарил и духи, другой платье, в ресторан водил целую неделю, третий деньгами спонсировал. За так никому не давала.

Рассказывала мамке о своих интимных приключениях без всякого стеснения, откровенно, в деталях.

Степанида за голову бралась, краснела.

– Как же у вас теперь запросто всё получается. Кто же тебя замуж возьмёт с таким послужным списком? Без мужа ребятёнка поднять тяжело.

– На аборт пойду. Мне пока ребёнок ни к чему. Ещё не нагулялась. До свадьбы нужно успеть всё попробовать. Я всё ещё не успела.

На аборт сходила как на свидание. Пришла к обеду, как ни в чём не бывало. Провалялась до вечера на постели и ускакала на очередное свидание.

Степанида в слёзы. Ночь напролёт глаз не сомкнула: наяву грезила, перед глазами ребёночек не рождённый стоял, внучок. Ручонками машет, зовёт к себе.

Это был мальчик.

Долго он Степаниде снился, во сне с ней разговаривал, просил мамку простить.

– Бог простит, коли он есть. Или не простит.

Степанида бы не простила, только она мать, а потому своё дитя всегда оправдает.

За несколько лет этих абортов было много. Мамка только охала да ахала, потом привыкла.

А Верочка всё искала нечто особенное, идеальное, чтобы по всем статьям подходил её прихотям.

– А она, Верка-то, ему подойдёт али как? Кабы всё в жизни по хотенкам складывалось, не было бы убогих да несчастных, а их вон сколько, куда ни ткни.

Степанида сама такая.

Однако Верочка всё же родила.

Мальчика. Ванечку. Проворонила свой срок, в операции отказали.

Ругалась на медицину почём зря, потом смирилась.

Степаниде к тому времени шестой десяток шёл. У неё уже руки скрючило, ноги еле ходили, зрение никуда.

Пришлось на пенсию жить.

А дочка никак не нагуляется: кавалеров перебирает, хотя чего там искать – сама скоро никому не нужна будет. Работает через пень-колоду, зарабатывает копейки, но хорохорится.

Мужики пока клюют, даже в клювике чего-то приносят, но Верку не устраивают.

Ванечка полностью на бабушкиной опеке. Лишь изредка мамка удосуживается покачать, накормить, переодеть.

С грудничком Степанида ещё справлялась материально, хоть и с трудом, а после совсем стало пенсии не хватать.

Верочка редко когда деньжат подкидывала, оправдывалась, что самой не хватает.

Одежда на мальчика всё дороже с возрастом, а тут и вовсе Перестройка нагрянула.

С голода не пухли, но опять как в военные годы выживать стали.

Пришлось Степаниде работать идти. Курами и яйцами торговала у частника.

Платил тот не очень, но частенько позволял яичный бой домой забирать.

Мало, что Ванятку накормить нужно, так ещё и Верка порой столовалась, не стеснялась мать объедать.

Работать не хотела, говорила. что для её квалификации вакансий нет, а если есть – платить не желают .

– Какая к чертям собачьим квалификация? Иди хоть торговать чем или уборщицей, всё копейка. Не с голода же пухнуть.

Куда там. Так и ищет. Чего?

И ведь нашла.

Собрала вещички и упорхнула в неизвестном направлении, только хвостиком махнула.

Бабке-то с дитём как жить?

Ладно, пока силы есть, а как совсем не станет? Вот уж лихо, так лихо. В войну, легче было: молодость, люди добрее были, проще, помогали, чем могли. Теперь, совсем не так. Каждый сам по себе. Вот и дочка тоже.