которые установило после скромного повышения государство. Борьба ожесточалась с обеих сторон. Опять для оправдания конфискации привлекались статьи уголовного кодекса. За реальные или мнимые нарушения следовали жестокие наказания. На Урале и в Сибири была разработана система хлебозаготовок, которая вынуждала сельский Совет или сельский сход соглашаться с нормами, которые спускались на село, и затем эти нормы должны были в обязательном порядке выполнять под угрозой жестоких наказаний зажиточные крестьяне. Эта система хлебозаготовок, получившая название «уральско-сибирского метода», впоследствии была распространена и на другие области и стала мощным орудием расправы и преследований. Появились сообщения о беспорядках и массовых демонстрациях протеста крестьян. Местным властям, заготовлявшим зерно для поставок в города их районов, давались некоторые послабления, поэтому сравнение с данными прошлых лет может ввести в заблуждение. Но все же в 1928/29 году на зернопункты страны было сдано приблизительно лишь 8,3 миллиона тонн зерна, в то время как в 1927/28 году — 10,3 миллиона тонн; на долю пшеницы и ржи приходилось только 5,3 миллиона тонн против 8,2 миллиона в 1927/28 году. Ясно одно: в основном зерно официальным органам сдавали под принуждением и страхом.

Очень быстро положение стало отчаянным. Хлеб был основным продуктом питания как для крестьян, так и для промышленных рабочих; Москва с населением, составлявшим две пятых населения Берлина, потребляла хлеба гораздо больше.

С развитием индустриализации быстро росло городское население. Зимой 1927/28 года в городах очереди за хлебом стали обычным делом, масло, сыр и молоко — редкостью. Государственные запасы зерна истощились. Недостаток покрывался импортом зерна, а также тем, что хлеб пекли из муки грубого помола, при этом к пшеничной и ржаной муке подмешивали ячменную и кукурузную, введением в крупных городах хлебных карточек, процветанием «черного рынка». Те ограничения, которые накладывались на частную торговлю в городах, в деревне не работали. И даже попытки помешать торговцам хранить и транспортировать товар в основном были безуспешными. Из зерна урожая 1928 года, поступившего на рынок, 23 % было куплено частными лицами.

Конкуренция на рынке и требования новой, «правой» оппозиции внутри партии в июле 1928 года вынудили Центральный Комитет пойти на повышение официальных закупочных цен на зерно. В 1928/29 году они были примерно на 20 % выше, чем в предшествующем. Но цены на «черном рынке» росли гораздо быстрее. Было подсчитано, что цены на сельскохозяйственные продукты в сфере частной торговли, которые в 1927/28 году превышали государственные примерно на 40 %, в течение следующего года были выше государственных уже на 50 %. Вполне возможно, что эти цифры занижены. Дефицит стал теперь хроническим. В ноябре 1928 года в Ленинграде были введены хлебные карточки, в марте 1929 года их ввели в Москве. Они отоваривались теми продуктами, которые были в наличии. Неработающим карточки не выдавались, их оставляли на милость «черного рынка». Приходилось все туже затягивать пояса. Не было никакой уверенности в будущем. Рухнула вера, на которой покоился нэп, что город можно прокормить, сочетая добровольную сдачу излишков государству и свободную продажу на рынке.

Такое положение высветило основную проблему, которая до этого была скрыта повседневными политическими делами. Мелкое индивидуальное крестьянское хозяйство (чаще всего крестьяне владели узкими полосками земли) и применение старинной троепольной системы землепользования были явно несовместимы с эффективными методами ведения сельского хозяйства. Даже в примитивной крестьянской экономике необходимо в какой-то мере объединение тех, кто обрабатывает землю, — так говорил здравый смысл, и ему вторила социалистическая доктрина. В дореволюционной России это достигалось на большей части ее территории на двух уровнях. Мельчайшей единицей производства была не личность, а хозяйство — так называемый двор. Двор мог быть различного размера, часто это была семья, состоящая из нескольких поколений, иногда она еще разрасталась за счет приемышей. В большинстве районов России группа дворов образовывала владеющее землей сообщество — мир, или общину, — которое решало касающиеся всех членов общины проблемы пастбищ, севооборота, осушения почв, строительства оград и дорог, и в большинстве случаев время от времени периодически перераспределяло землю в соответствии с изменяющимся составом дворов.

После революции количество дворов увеличилось, но они стали играть гораздо меньшую роль из-за того, что семейные союзы часто ослабевали или распадались. Это объясняли стремлением представителей молодого поколения к большей независимости. Особенно это касалось женщин, которые после замужества предпочитали заводить свое самостоятельное хозяйство. Но традиционный авторитет мира, укрепившийся после исчезновения помещиков и ослабления роли дворов, возрос; мир часто и успешно соперничал с недавно созданными сельсоветами. Отношение властей к миру было непоследовательным и противоречивым. С одной стороны, мир, как правило, сопротивлялся попыткам изменить старинный троепольный севооборот, или систему чересполосицы. Иногда, по-видимому, преуспевающий крестьянин, или кулак, имел большое влияние среди крестьян мира и использовал это в своих интересах. Иногда он выделялся из мира, забирая с собой свою землю, и создавал самостоятельное хозяйство. Мир развивал традиции прошлого, с которыми революция стремилась покончить. С другой стороны, именно мир самым эффективным образом сплачивал крестьян. Народники типа Герцена рассматривали мир как ступеньку на пути к социализму. Можно сослаться на Маркса (хотя его очень осторожные высказывания относились к отдаленному будущему), который размышлял о том, что в случае пролетарской революции на Западе русский мир сможет стать отправной точкой коммунистического развития. На протяжении 20-х годов проблема мира часто обсуждалась в Москве. Но не делалось никаких попыток вмешиваться в его жизнь на местах, и к моменту начала коллективизации он более или менее сохранился нетронутым. Власть партии и правительства в деревне была крайне слабой.

Различные формы организации труда, предназначенные для коллективного возделывания земли, — изобретение в основном советского периода. Сельскохозяйственные кооперативы, которые до революции процветали, продолжали существовать, но теперь были заняты в основном не коллективным производством, а торговлей, предоставлением кредитов и покупкой техники. Коллективные хозяйства (колхозы) и советские хозяйства (совхозы), которые появились еще во времена военного коммунизма (см. с. 31), при нэпе захирели. По официальным данным, они занимали всего 2 % всех земель страны, и в течение нескольких лет власти оказывали им некоторую поддержку. Многие колхозы продолжали существовать как кооперативы, где к принципам коллективного труда относились со все меньшим почтением. Неэффективность многих совхозов стала притчей во языцех. Зерновой кризис середины 20-х годов привел к тому, что интерес к обеим организационным структурам стал возрождаться.

Крупное коллективное подразделение имело больше возможностей обеспечить изобилие на рынке, чем отдельный крестьянин, который в основном работал на себя и свою семью и гораздо меньше поддавался посулам и давлению кампаний по заготовке зерна. Увеличение числа мелких крестьянских хозяйств после революции усугубило нехватку денег в обращении. В то время как Бухарин и