них много деятельных членов партии, очень быстро перестало соответствовать реальному положению дел. Многие политически активные рабочие перешли на управленческие, административные должности. В промышленность влилось много крестьян прямо из деревни, которым еще предстояло познакомиться и с партийной теорией, и с практикой работы профсоюза. В это время воспитательной роли профсоюзов придавали большое значение. Но следствием этого было усиление власти руководства, представленного ВЦСПС, над рядовыми членами профсоюзов.

На протяжении 1922―1928 годов все труднее было проводить компромиссную политику нэпа. Это был период неоспоримого лидерства Томского как профсоюзного деятеля. Это был период экономического выздоровления, и кое-что из его плодов, не без помощи профсоюзов, перепадало и рабочим. Полное слияние профсоюзов с государственным аппаратом произошло именно с внедрением планирования. Организация и учет труда стали неотъемлемой частью экономического плана. К этому времени Наркомтруд превратился в придаток профсоюзов. Именно ВЦСПС — а не Наркомтруд — стал принимать участие в обсуждениях дальнейшей политики вместе с органами, отвечающими за экономические аспекты плана. Но все они в равной мере подчинялись высшей власти Политбюро и выполняли его решения; к середине 20-х годов крупные профсоюзные чиновники почти все без исключения были членами партии, обязанными подчиняться ее дисциплине. Однако время шло. Томского и многих из его коллег все больше беспокоило давление плана на рабочих, занятых в промышленности, а также постепенное забвение сложившихся профсоюзных традиций. Противостояния профсоюзов проводимой в стране политике индустриальной экспансии не было. На пленуме Центрального Комитета партии в июле 1928 года Томский присоединился к Бухарину и Рыкову, и они втроем образовали то самое меньшинство в Политбюро, которое намеревалось затормозить ход индустриализации.

Быстрый рост капиталовложений в промышленность привел к резкому повышению спроса на промышленную и сельскохозяйственную продукцию, которой не хватало. Кризис «ножниц» цен 1923 года продемонстрировал, насколько выгодно, когда условия обмена диктуются игрой свободного рынка. Этот урок не прошел даром, и контроль за ценами стал одним из важнейших вопросов политики. Контроль за сельскохозяйственными ценами теоретически осуществлялся путем закупки зерна государством по твердым ценам. Но начиная с зимы 1927/28 года удавалось по твердым ценам приобрести весьма незначительное количество зерна и в основном методами принуждения, поэтому недостающее зерно восполнялось закупками на рынке по более высоким ценам.

Контроль за ценами в промышленности оказался более эффективным, но и там он создавал целый ряд сложных проблем. Начиная с 1926 года кроме все усиливающегося напора индустриализации постоянные споры вызывала политика цен. Поскольку все основные отрасли промышленности находились теперь в руках государства, оно теперь и осуществляло непосредственный контроль за оптовыми ценами на промышленную продукцию. После кризиса «ножниц» цен политика сдерживания цен на промышленную продукцию для создания смычки с крестьянством стала неотъемлемой частью партийной доктрины. В 1926―1927 годах оппозиция неоднократно требовала поднять оптовые цены и таким образом увеличить рентабельность государственной промышленности, но эти призывы с негодованием отвергались, при этом оппозиции приписывалось пренебрежение интересами крестьянства. Варианты пятилетнего плана были основаны на заниженных ценах на промышленные товары.

Однако введение контроля за оптовыми ценами не сопровождалось восстановлением столь же действенного контроля за розничными ценами; и неоднократно указывалось, что сочетание оптовых цен, находящихся под строгим контролем, с плавающими розничными только расширяет, как говорили, «ножницы между оптовыми и розничными ценами» и увеличивает доходы среднего гражданина, что было нежелательно. С 1924 года на все большее число товаров широкого потребления устанавливались твердые розничные цены. Эти цены, весьма неохотно принятые государственными и кооперативными магазинами, были обязательными для частной торговли. Приходилось их навязывать силой. Для ограничения частной торговли использовались полицейские меры и усиленная агитация против и так не пользующихся любовью нэпманов, но в городе это давало гораздо больший эффект, чем в деревне. Цены устанавливались вне всякой зависимости от наличия и качества товаров. В июле 1926 года вышло постановление, рекомендующее снижать розничные цены на дефицитную продукцию государственных предприятий. В течение 1927 года был опубликован целый ряд постановлений и распоряжений, предписывающих на 10 % снизить розничные цены на сырье, установленные с 1 января 1927 г. И хотя эта благородная цель достигнута не была, удалось все же снизить некоторые цены и заодно в течение года вытеснить из промышленного производства значительное число нэпманов.

Практические результаты этого снижения цен оказались обманчивыми. Они не увеличили покупательную способность крестьян и заводских рабочих на промышленные товары, поскольку теперь уже хронически не хватало самих товаров как в городе, так и в деревне. Уровень цен уже перестал играть роль главного индикатора экономической ситуации. В 1927 году начался длительный и все ускоряющийся спад уровня жизни — это объяснялось и давлением индустриализации, и тем, что все имеющиеся ресурсы поглощало плановое развитие тяжелой промышленности. Разница официальных цен и цен «черного рынка» на промышленную продукцию была не столь вопиющей, как на сельскохозяйственную, потребитель от этого едва ли выигрывал, поскольку товаров широкого потребления не хватало так же остро, как и продуктов питания. Всех потребителей, кем бы они ни были, призывали поровну разделить тяжелый груз индустриализации. Бурное развитие промышленности, сконцентрированное в основном на производстве не товаров широкого потребления, а на производстве средств производства, все более тяжким бременем ложилось на плечи крестьян, рабочих, на всю экономику. Апатия и пассивность скорее, нежели активное сопротивление, характерны для оказавшихся под пятой индустриализации. Но стоящие у ее руля по-прежнему пламенно верили в то, что за достижения индустриализации стоит заплатить высокую цену и что народ пойдет на это, а несогласных можно и заставить.

В 1928 году сомнения проникли даже в Политбюро. Столкновение на пленуме ЦК в июле 1928 года (см. с. 148), по всей видимости, возникло из-за сельскохозяйственной политики и давления на крестьянство, но подспудно из-за темпов индустриализации, которые, в сущности, и диктовали эту сельскохозяйственную политику. Важным следствием столкновения на пленуме был открытый разрыв, о котором теперь знал весь Центральный Комитет, между большинством членов Политбюро, приверженных идее форсированной индустриализации, и недовольным меньшинством в лице Рыкова, Бухарина и Томского, стремящихся уменьшить всеохватывающее давление индустриализации за счет сбавления ее темпов. В конце сентября Бухарин изложил свою позицию в большой статье, опубликованной в «Правде», под названием «Записки экономиста». Начав с зернового кризиса, он со всей силой обрушился на планы индустриализации, которые разрушали равновесие между сельским хозяйством и промышленностью и связь, установленную с крестьянством через нэп. Капиталовложения в промышленность, по его мнению, абсурдно и нелепо увеличивались, в то время как в стране не хватало не только зерна, но и любой продукции промышленного производства. Он утверждал, что сельскому хозяйству необходимо позволить развиваться так, чтобы не отставать от промышленности, а промышленность