24

В четверг, под самую пасху, Милан возился в огороде перед домом.

Люди гуляли по улице, собирались в кучки, разговаривали. Закат горел яркими красками.

Огромное лохматое солнце, по-весеннему яростное, катилось к горизонту и окрашивало беленые стены домиков легким пурпурным отсветом. Воздух — острый и ароматный — содрогался от отдаленных взрывов.

Милан пооколачивался в огороде и собрался к Шишке, который насаживал лопату на черенок, усевшись на завалинке.

Тут из-за угла вынырнул Сила, он шел вдоль забора своей небрежной, шаркающей походкой. Под курткой, пестреющей заплатами, он нес что-то.

— Что там у тебя? — подбежал к нему Милан. — Покажи!

Под полой куртки съежился олененок, малюсенький, чуть ли не с котенка. Розоватой мордочкой он хватал полосатую рубашку Силы и смешно горбил пятнистую спинку.

— Где ты его нашел?

— На Горке. Мать у него застрелил офицер, который у Грофиков живет. Седой такой, в сапогах. Из револьвера ее… ах!

Сила хлюпнул носом. Утер рукавом уголок глаза и потер нос.

— А что ты с ним будешь делать? — спросил Милан, поглаживая Олененка по дрожащей спинке.

— Что делать? Кормить буду. Скажу маме, чтобы попросила у хозяйки молока. Даст, наверное.

— Знаешь что? — предложил Милан. — Давай кормить его вместе. Я принесу соску. Мама поила из нее поросенка. Я поищу, она, наверное, еще в буфете.

Сила махнул рукой: не нужна ему помощь.

Тут олененок выгнул спинку и протяжно, жалобно заблеял.

— Проголодался, — сказал Сила и плотнее закутал олененка в полу куртки.

Дядя Шишка постукивал молотком по лопате, разговор мальчиков вряд ли интересовал его. Но вдруг он выпрямился — взгляд его упал на горы.

— Смотрите! — крикнул он.

Ребята посмотрели в ту сторону, куда показывала его жилистая рука.

Над темно-синими верхушками гор плавал большой ярко-зеленый шар.

— Что… что это, дяденька? — заикаясь, выговорил Милан.

— Ракета, — ответил старик и начал собирать свой инструмент. — Ну, ребята, что-то будет до утра. Не пойму только, почему в горах? Я-то думал, что они придут с юга, от Нитры.

Тут рядом с ярко-зеленым шаром появился еще один — кроваво-красный. Они плавали рядом над вершинами, освещенными последними лучами солнца.

— Ну, будет дело! — Старик покачал головой. — Красную выпустили, а это значит бой.

Не успел он договорить, как воздух вздрогнул от глухого удара. Словно гром прокатился над горами. Над Каменянами — деревушкой высоко в горах — столбом поднялась земля, смешанная с дымом разрыва.

Прокатился еще удар. А за ним третий… Каменяны скрылись в желто-белом дыму.

— Ребята, по домам! — кратко, по-военному приказал старый Шишка.

Но мальчики не двинулись с места.

По шоссе пронеслась немецкая автомашина. Пестрый брезент хлопал по бортам. За первой машиной промчалась вторая, потом еще и еще. Целая колонна…

— Вот это гонки! — засмеялся Сила хриплым, ненавистным смехом. — Дают дёру… Боятся русских. Это вам не оленей и не зайцев стрелять… — пригрозил он кулаком колонне, которая карабкалась вверх по Горке. — Так вам и надо!

Мальчики подались к дому Гривки. Они уже были у ворот, как вдруг что-то заревело, засвистело и со страшным грохотом понеслось к земле. Мальчики прильнули к забору.

— Самолет! Русский самолет! — закричал Сила Милану в ухо. — Заметили, видно, машины и вдарили по ним.

Загрохотали взрывы. В ушах у мальчиков сразу загудело.

— Бомбардируют! — крикнул Милан. — Бежим в наш бункер!

— А соску найдешь? — спросил Сила. — Соску для олененыша?

Милан чуть не расплакался. Что за человек этот Сила! Пушки гремят, самолеты ревут, а ему подавай соску!

— Ой, дурачок! Пойдем!

Он вцепился Силе в куртку и потащил его во двор.

В дверях бункера появилась мать, завопила, замахала руками.

— Где же ты шляешься, окаянный? В деревне фронт, а он на улице!

Милан пригнулся и втиснулся в бункер. Сила с олененком, завернутым в полу куртки, на которой не осталось ни одной пуговицы, припустил вниз по улице. Милан успел увидеть только его приземистую, невзрачную фигурку, вокруг которой развевались полы ободранной куртки, похожие на крылья большой, печальной птицы.

25

Мать приспособила бункер для спанья. Эрнест наносил соломы, мать — перин. В полотенце она завязала каравай хлеба, большой и круглый, как колесо, с хрустящей коркой, и две колбасы, высушенные дымом и долгим висеньем в кладовке. Колбасы, собственно, были отложены до жатвы. Осталось их только две, остальные Эрнест давно утащил в горы. Но теперь мать все же сняла их с жердочки: пусть дети полакомятся; кто знает, не будет ли это последним их лакомством?

Эрнест хорошо укрепил бункер, обложил его саженными бревнами, а со стороны, обращенной в поле, бункер был защищен хлевом и сараем.

Милан уселся на мешок с одеждой, жевал колбасу и думал, как бы удрать из бункера, чтобы встретить русских.

Часа два все было похоже на настоящий фронт, такой, каким всегда представлял его себе Милан. Гремели пушки, свистели мины, над деревней кружили самолеты. С холмов, по которым тянулись немецкие колонны, раздавалась ответная пальба. К вечеру все стихло, и тишина продолжалась всю ночь. На рассвете бункер задрожал от яростного гула и свиста.

— Катюши пошли в ход! — зашептал Эрнест, и Милан, который никак не мог заснуть, даже в слабом свете керосиновой лампочки, подвешенной на дверях, заметил, как побледнело лицо дяди.

Гул затих и больше не повторялся.

— Один только раз! — облегченно вздохнул Эрнест.

Утром, когда Эрнест вышел засыпать корму коровам, Милан незаметно выскользнул следом за ним.

— Ты куда? — закричала мать. — А ну вернись!

Но Милан прикинулся глухим. Любой ценой он хотел взглянуть на деревню, через которую прошел фронт.

Его удивило, что дома́ стоят как стояли, тихие, выбеленные, какие-то задумчивые.

Лишь позже он заметил, что у соседей снесло кусок крыши, а палисадник перед домом разнесло в щепки.

Эрнест набрал корзинку сечки и высыпал ее в корыто.

— Настругай немного репы! — сказал он Милану.

Но как только Милан принялся за работу, вся округа ожила. Засвистели мины, затрещали пулеметы.

— Сюда! — заорал Эрнест и бросил Милана на землю у стенки. — У них хороший наблюдатель. Заметил возню во дворе, и тут же нас накрыл.

Немецкие войска отступали на запад. Понурые серо-зеленые фигуры с рюкзаками на спинах тащились вверх по Горке. Их преследовали столбы земли, поднятые минами.

Эрнест между тем прильнул к воротам и глядел в бинокль на горы. Он поманил племянника рукой.

— Смотри сюда! Видишь их? — зашептал он и проглотил слюну от волнения. — Идут…

Милан приложил бинокль к глазам.

Все дороги, все поля на склонах гор, все темно-зеленые барашки-холмы, разлегшиеся над долиной, были усеяны цепями