— О… какая типичная… пейзанка. Но в ней присутствует очарование юности. — Тяжелая смуглая грудь, крутые бедра, короткие мускулистые ноги. Толстые пальцы рук и каштановые косы, запах молока и сена.

— Развлекайся, Александр, — зазвенел ледяной хрусталь. — Мы ждем тебя в начале сезона [имеется в виду летний светский сезон]. Я, Советники, Свора… твой кузен Валентин. Не задерживайтесь, наследник Райдеров.

И невнятное, смутное, отголоском далекой бури: «КАК?!»

По лицу, по груди Александра ручьями тек пот. Маг обмяк, сгорбился, опустив голову и тяжело дыша. Его глаза наконец-то перестали сиять, и по кухне снова заструился тусклый утренний свет.

— Черт побери, — пробормотал Райдер, сплюнув розовую слюну. — Черт меня побери!..

Увидел, как я, закрывая себе рот кулаком, жмусь к печи, и тихо выругался, одним смазано-быстрым движением опустился рядом.

— Я испугал тебя? Прости, — повинился маг. — Я не хотел, чтобы тебя увидели. Гончим запрещено иметь отношения, и дело даже не в выговоре и порицании для меня, а в том, что они стали бы копаться в твоей жизни. Ты ведь не хотела бы этого?

— Нет!

Александр кивнул и легким поцелуем залечил ссадину на моей щеке, поднес к губам поцарапанные ладони.

— Ты с кем-то разговаривал? Мысленно?

— Не я, со мной, — ответил маг. Александр щекотно дул на ранки, и они затягивались, покрывались корочками. — Мне приказано вернуться на службу в апреле.

— Так скоро…

— Скоро, да. — Александр помолчал, обрисовывая пальцами мою скулу, приглаживая выбившиеся из-под заколок волосы. — Этансель, я не хочу тебя потерять.

Под внимательным взглядом близких серых глаз сердце сделало кульбит. Не теряй! Не теряй меня, пожалуйста!

— Гончим запрещено жениться…

Маг усмехнулся и тоже сел на пол, прислонившись к горячей кладке старой печи, втащил меня к себе на колени.

— «Жениться», — поцеловал он мою макушку. — Какая же ты…

— Какая?

— Правильная, — засмеялся Александр. Снова стал серьезным: — Я должен Ей еще год, может, больше — я не знаю, что Она потребует за возвращение титула. …Искра, я не могу сейчас ничего обещать, я понимаю, что не имею права просить тебя ждать — ты красивая, умная, добрая — у тебя отбоя не будет от поклонников! — но я прошу: дождись меня. Ты нужна мне, — сказал маг, крепко прижимая меня к себе. — Очень нужна.

Неужели он… Он меня…? — Я порывисто заглянула в лицо Александру, но маг, поглаживая мой висок, смотрел куда-то вдаль, на волнистую гряду холмов за окном.

«Гончим запрещено иметь отношения».

Получается, Александр нарушает приказ? Ради меня?..

— Этансель?

В глазах защипало.

— Да! Да, я буду ждать! Я буду очень-очень тебя ждать, столько, сколько потребуется!

Господи, какая же я глупая… Нужно радоваться, а я вместо этого плачу…

От нахлынувших чувств перехватило горло, заныло в груди. Я крепко, изо всех сил обняла мага, борясь с желанием все-все ему рассказать, совсем все, чтобы не было стыдной тайны, но… Аристократ и гувернантка — еще может быть. Но герцог и девчонка, прислуживавшая в притоне… А если меня — потом — кто-то узнает?! — пронзила страшная мысль. Нет, не должны… Я стриженая была, почти лысая, даже без бровей…

…я ведь и горничной, получается, не смогу быть, чтобы не позорить Александра!

— Кем? — переспросил маг.

— Горничной… В Эденбурге…

— Ты смеешься? Какая из тебя горничная, Искра? — Объятия мага стали стальными.

— Хорошая… — попыталась отшутиться я. — Я знаю, как ведется домашнее хозяйство, тетя меня учила! Мне же нужно будет на что-то жить эти два года… Еще я могу быть гувернанткой, только у меня… — Денег нет. — …Нет документов…

…нет документов, опыта, сил и умения постоять за себя, зато доверчивости и наивности, которыми не преминет воспользоваться какой-нибудь скот, — на дюжину!

Искра смотрела на него снизу вверх. Лицо сердечком, прозрачная кожа, выразительные медовые глаза, непокорные кудри, пухлые губы и сводящая с ума высокая грудь — гувернанткой такую не наймет ни одна здравомыслящая жена, а горничной Искра проработала бы дня два, не дольше, — ровно до пощечины хозяину, схватившему ее за аппетитный зад. А потом оказалась бы либо на улице, либо с задранными юбками и заломленной рукой у стола.

Видение было таким ярким, что бурлящая после беседы с Королевой сила рванулась наружу, обожгла кончики пальцев.

…даже не будь она Источником…

Скрипнув зубами, Александр заставил себя выдохнуть, потом глубоко вдохнуть, унимая сердцебиение и пламя.

— Твоя подруга так и не ответила?

— Нет…

Я утешала себя тем, что, может быть, Мэри еще не получила письма. Или слишком занята — в конце концов, я сама почти месяц собиралась, чтобы написать!

О том, что она не захотела отвечать или что ей запретили родители, старалась не думать.

— То есть в Эденбурге тебя никто не ждет, я правильно понимаю? — спросил Александр. — Тогда оставайся здесь, в моем доме.

— Это неприлично! Что о нас подумают? — уперлась я в его плечи. Одно дело зима на двоих, хотя так тоже неправильно, даже если мы поженимся, и совсем другое…

— Кто подумает, Искра? Один? Эллиллон? — поднял брови маг. — Здесь никого не бывает, а для мистера и миссис Ллойд ты маленький подменыш, они любят тебя.

— Но…

— Никаких «но», — жестко сказал Александр. — И никакого Эденбурга, ясно? …Этансель, я могу купить тебе дом, найти компаньонку, но я рехнусь, думая, каково тебе приходится в чужом городе, — добавил он. Прищурился: — Или нарвусь на еще одно проклятие. Ты ведь не хочешь этого?

— Нет! — испугалась я.

Упаси, Триединый! Если с Александром что-то случится из-за меня, я никогда себе не прощу!

— Значит, ты останешься здесь, в поместье? — спросил Райдер. — Будешь меня ждать? Искра?

— Да… — решилась я. — Да, буду.

Маг заметно расслабился и улыбнулся своей безумно обаятельной улыбкой, на которую невозможно не ответить.

— Документы я тебе выправлю, как только окажусь в Ландоне, — сказал он, смешно потершись своим носом о мой. — Они нам с тобой пригодятся.

Слова Александра заглушил сильный удар по стеклу. Райдер резко развернулся, закрывая меня плечом и зажигая на ладони сгусток огня, но опасности не было — упираясь лапами в раму, за окном беззвучно выла Снежная.

Приезд Уилбера и безмолвный, так напугавший меня разговор будто подтолкнули весну — словно сама природа хотела скорее нас разлучить. В низинах еще держался снег, но на холмах, вдоль южной стены коттеджа сугробы резко осели, стали ноздреватыми, рыхлыми, потекли мутными ручейками, унося к реке скопившийся за зиму сор. Сосульки закапали, истончились, но растаять до конца не успели — сползший с крыши наст, обвалившись, утащил их с собой. На старом дубе, на кустах жимолости в саду набухали почки, из-под бурой прошлогодней травы выглянули острые ростки подснежников, вздувшаяся река поднялась так высоко, что почти касалась настила моста, а однажды ночью мы открыли глаза от оглушительно звенящих хоралов и яркого света, залившего спальню.