И это Василий Михайлович понял без перевода: «Накормите его и пусть отдыхает».

К своему глубочайшему сожалению, профессора вывели через задний полог шатра, а раз так, то Императора в этот раз он не увидит – предстоял военный совет, и чужаку, пусть даже учёному из России, присутствовать на нём было не место. Кто знает, может в следующий раз повезёт и он увидит воочию этого гениального полководца, авантюриста, держателя в руках всей Европы, а затем всеми покинутого, затравленного вероломным предательством Марии Луизы, брошенного своими маршалами, и забытого. На миг среди палаток ему бросилось в глаза вносимое в шатёр имперское знамя. В этом священном символе императорской гвардии сосредоточилась вся слава восемнадцати последних лет: непобедимое, развевалось оно в Вене, в Берлине, в Труа. Войдёт оно и в Москву непобедимым. А вот вынесут его из опустошённой пожаром столицы России уже не с такими почестями. И ему, закопченному пороховым дымом, предстоит погибнуть в рядах последнего артиллерийского дивизиона под Ватерлоо.

Но это будет позже.

Сейчас же, начальник экспедиции невольно задержал шаг и, пользуясь невниманием своего стражника, когда тот отдавал честь почётному караулу, успел заметить входящего вслед за знаменем в шатёр маршала Мортье – его он тоже без усилий вспомнил по портретам из книг цикла «Полководцы Европы 18-го и 19-го веков». Этот проживёт дольше всех, подумал профессор. Мортье Эдуард Адольф: маршал, командир корпуса гвардии Его Императорского Величества. Так вот откуда гвардейское знамя, внесённое в штаб! По традиции, следом за ним должен войти и сам Император.

Однако, как ни прискорбно, Василий Михайлович не увидел остального. Отдав подобающую честь, лейтенант поспешил оттеснить незнакомца к противоположному краю шатра и вежливо подтолкнул пленника к небольшой землянке, временно выкопанной в невысоком холме.

Вся грандиозность событий, навалившаяся в это утро на него, просто не укладывалась в голове – пусть и достаточно учёной. Впрочем, с другой стороны вовсе не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб констатировать тот факт, что всё происходящее с ним сейчас было форменным образом РЕАЛЬНО.

Он, доктор наук и почётный член всевозможных исторических и географических обществ, автор многих трудов по геологии, археологии, палеонтологии, кандидат в президиум академии, друг Тура Хейердала, Карла Сагана и Жака Ива Кусто, не мог сейчас разложить всё по полочкам, провести анализ сложившейся ситуации и сделать хоть какие-то логические выводы: ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОПАЛ В 19-Й ВЕК, В АРМИЮ ФРАНЦУЗСКОГО ИМПЕРАТОРА? Или же всё происходящее с ним сейчас не более чем иллюзия?

Его мысли прервал лейтенант гренадеров:

- Располагайтесь до утра. Поесть вам принесут в обед и на ужин. Рукомойник у того дерева, там же и уборная – туда будете ходить в сопровождении караульного.

- Я всё же пленник?

- Отнюдь. Раз вы не солдат, то скорее гость. Но гость под надзором – простите – таковы мне даны указания. Документов у вас нет, и после того, что вы здесь всё увидели, отпускать без присмотра вас, согласитесь, рискованно. Командующий ещё раз захочет с вами поговорить утром – он у нас имеет слабость к людям науки. А пока, надеюсь, вам будет не скучно.

Лейтенант поклонился и показал рукой на просторную поляну за деревьями, где протекал извилистый ручей.

- Когда отдохнёте, вечером сможете погулять под звёздами. К тому времени поляна освободится от пушек и палаток.

- И я буду гулять под конвоем?

Офицер вновь поклонился и развёл руками в стороны, давая понять, что он не властен над приказами. У входа в землянку уже стоял невозмутимый солдат, будто выросший из-под земли.

Уходя, лейтенант всё же задал тот вопрос, которого профессор ждал ещё в штабе:

- Как вы оказались в лесу сразу после того, как там пронёсся неизвестно откуда взявшийся смерч?

Василий Михайлович сглотнул комок в горле, и как можно безмятежнее ответил:

- Я и сам видел этот вихрь издалека, но к нему никакого отношения не имею. Шёл два дня, заблудился, думал, выйду из леса в надежде отыскать свою семью. А тут выстрелы, взрывы, и вдруг вы из-за деревьев.

Офицер лукаво улыбнулся:

- Да я ведь наполовину ваш земляк. Детство провёл в Орловской губернии, затем волею родителей оказался в Марселе, а позже в кадетском училище под Лионом. Французский язык стал мне родным, однако и о русском не забывал. Теперь состою аншефом-переводчиком при его сиятельстве маршале Нее. Приятно вновь оказаться в когда-то родных краях. Так вы говорите, к вихрю не имеете никакого отношения?

- Нет, - едва не запнулся он. – Я был в стороне от него.

- И он взялся ниоткуда, и тут же в никуда пропал, так что ли?

- Точно так.

Лейтенант хитро улыбнулся:

- Ну-ну… - и подмигнул учёному, прощаясь до утра.

«Он что-то знает или что-то видел» - пронеслось в мозгу. Василий Михайлович вежливо поклонился, давая понять, что он явно не в курсе каких-либо подозрений насчёт него.

На том и расстались почти хорошими приятелями. Попади он в лесу в руки другого офицера – кто знает, чем бы всё это обернулось.

Василий Михайлович вздохнул и подмигнул часовому.

********

Продолжая вынашивать план спасения, профессор спустился в некое подобие блиндажа.

Формально, землянка была удобной, сухой и довольно просторной. Сразу чувствовался французский стиль и, похоже, она предназначалась офицерам среднего ранга, командующими артиллерийскими расчётами, ротами пехоты и драгунскими полусотнями. Обстановка была простой, походной, но комфортной. Очевидно, она служила временным общежитием перед большим наступлением и сейчас она была пуста. Командиры покинули её на рассвете вместе со своими частями, ушедшими вперёд по Калужской дороге: остался даже запах кофе и дорогих сортов табака.

По периметру стен в землю были вкопаны две двухъярусные деревянные лежанки – итого на четыре человека. На лежаках размещались свёрнутые в рулоны матрацы, видимо приготовленные для вновь подходящих из арьергарда командиров. Посреди помещения стоял врытый в землю дубовый стол, вокруг которого располагались срубленные табуреты и подножки для ног. Всё продумано – недаром французы. На столе стоял бронзовый канделябр на шесть свечей (новых, уже заменённых). Перед выходом и у каждой кровати висели плашки с такими же свечами, и в случае наступления сумерек, вся землянка, похоже, освещалась не слишком ярким светом – читать и писать было не только можно, но и удобно. По стенам висели дешёвые походные полотна, изображающие дворец Тюильри, пейзажи Парижа и обнажённых Венер в танце вакханалий. Василий Михайлович обратил внимание на внушительный портрет Бонапарта кисти Давида, висящий справа от входа. На нём Император