разрешение на любые перемещения в пределах локации французской армии, нисколько не опасаясь негативных последствий. А это означало, что с утра можно было наведаться в тот лес, где были закопаны его, профессора, вещи. Мишель многозначительно помахал подписанным свитком перед лицом учёного, но тот даже не взглянул на него. Казалось, он не мог прийти в себя после того, как курьер Императора вышел наружу.

- Мишель…

- Да, месье?

- Вы видели вестового, что принёс маршалу донесение?

- Видел.

- Вы не знаете, кто он такой?

- Нет, - задумчиво ответил лейтенант. – Никогда его раньше не видел. Я знаю всех курьеров Его Императорского Величества и всех вестовых из штабов Удино, Мюрата, князя Понятовского и Бертье. Этот новый. А что?

- И ваш главнокомандующий, видя нового курьера, похоже, так же не удивился?

- Мне показалось, он даже не взглянул на него – был занят беседой с вами, и просто принял пакет из рук в руки. А вам-то, простите, какое дело до этого курьера?

- То-то и оно… - пробормотал профессор, вытирая лоб платком.

Сначала знакомое ржание лошадей, затем сразу вошедший курьер.

Василий Михайлович беспомощно оглянулся, будто ища ответ на возникший вопрос из области мистики. Он не стал объяснять лейтенанту гренадеров, что вестовой, принёсший маршалу донесение, был никем иным, как…

Тем самым лётчиком из Байкала, которого они с Николаем Губой недавно похоронили в воронке.

Точная копия лейтенанта Военно-Воздушных Сил Советской армии с Курской дуги 1943-го года.

Вот так.

********

Проснувшись утром от навязчивой мысли, что только в том лесу, где он появился, можно будет найти ответы на все его вопросы, профессор уверовал: червоточина, перекинувшая его сюда, должна появиться вновь. За ним. Забрать его обратно в своё время. Иначе и быть не может. Сашу ведь она вернула назад, верно?

На столе стоял накрытый салфеткой серебряный кофейник, резная чашка времён Людовика XV-го, поднос с бутербродами и сваренными всмятку яйцами а-ля натюрель, а так же лежали вчерашние недочитанные газеты – профессор уснул, видимо так быстро, что Мишель решил его дальше не тревожить.

Он как раз вошёл в землянку.

– Вы поели?

- Да. Спасибо. Стало быть, мы можем пробраться в лес, где я закопал свои вещи?

- Можем, - хитровато ответил лейтенант с улыбкой. – Пропуск у нас есть, и блокпосты, я надеюсь, мы пройдём без всяких неприятностей. Тем более генерал Себастиани уже предупреждён маршалом лично. Кто вы такой, генерал не знает, однако предполагая к вам симпатию самого главнокомандующего авангардом, он не будет чинить нам препятствий – мало того, он только что предлагал мне ещё двух сопровождающих, но я отказался, мотивируя это вашим делом чести и честным словом учёного, что вы не лазутчик и никуда не сбежите. Да, собственно, и бежать-то уже поздно: кругом одни французские войска – партизаны Платова и Давыдова щекочут нервы где-то впереди – теперь это головная боль Мюрата и Понятовского.

Профессора обнадёжила данная ситуация. Они вышли из землянки, прихватив с собой пропуск и остатки бутербродов.

Путь предстоял через полки, через войска, через блокпосты – в глубину леса. Дальше луг и опушка леса.

Мишель подошёл первым и заговорил с капралом. У будки с покосившимся шлагбаумом стояла, обложенная мешками переносная пушка с небольшими ядрами, сложенными в пирамиду – сродни нашему русскому единорогу. Тут же находился умывальник, стол под навесом, и к будке была привязана собака неизвестной породы. Такой породы профессор ранее не встречал – очевидно, захваченная с собой из Франции. Может бриар: лохмотья шерсти так и свисали.

Из будки вышли два караульных, и Мишель предъявил капралу пропуск. Разговор шёл по-французски, и Василий Михайлович счёл за лучшее не вмешиваться, дабы не нагонять на себя и Мишеля лишние подозрения. Увидев печать штаба и подпись Нея, капрал без лишних вопросов отдал честь и, открыв шлагбаум, посоветовал напоследок:

- Там в лесу партизаны шалят, месье лейтенант. Вам дать сопровождающих?

Мишель, взглянув на учёного, отказался, мотивируя тем, что далеко они заходить не будут и вернутся часа через три, как раз к обеду.

- Тогда избегайте той части леса, - капрал показал рукой справа от себя. – На блокпосты они пока не нападают, но в самом лесу отстреливают наших заблудившихся или отставших от частей солдат. А если увидят офицера, как вас, то непременно возьмут в плен.

Мишель успокоил его, показав два своих пистолета, заткнутых за пояс.

Козырнув, капрал опустил шлагбаум и пошёл в сторожку отметить в журнале вышедших на задание двух «представителей» генерального штаба.

Но приятели уже не видели, углубившись в лесную чащу.

Полтора часа они блукали по лесу, отыскивая примеченное профессором дерево и свежевырытый бугорок земли; кругом слышались подозрительные шорохи, крики вспугнутых птиц, шелест веток. За всё время поисков они едва обмолвились парой фраз, произнесённых шёпотом. Однажды даже почудилась русская речь, эхом разнесённая средь вековых сосен. Где-то невдалеке ухнуло, где-то заржали кони – лес будто превратился в угрюмую колдовскую чащобу с его тайнами и опасностями на каждом шагу. Казалось, это был чужой лес. Не русский. Поэтому, когда они, наконец, увидели вихрем снесённую поляну с образовавшимися на ней правильными кругами, профессор облегчённо выдохнул и показал гренадеру рукой на дерево, под которым над землёй выступал свежий бугорок, похожий на небольшой муравейник. Оба уже подходили к нему, и профессор мучительно размышлял, как избавить достойного лейтенанта от научных объяснений, как вдруг волна спрессованного горячего воздуха ударила его в спину, опрокинула на землю и заложила уши так, что, казалось, весь его мыслительный аппарат раскидало веером по поляне, словно фейерверк в небе. Боли не было – взрыв не зацепил его, как и в прошлый раз, когда снесло полголовы его часовому. Подавляя желание чихнуть и отгоняя муравья, Василий Михайлович бросил взгляд справа от себя, и ему вдруг стало мучительно плохо. Позыв к рвоте дал сигнал лёгким освободить место для протяжного всхлипа, и он едва не вырвал под себя, всё ещё лёжа на траве. Хватая горячий, пахнувший гарью воздух ртом, он дико заорал. Муравей пропал, а вместо него в фокусированном взгляде перед лицом учёного предстал носок сапога лейтенанта, подёргивающийся как примитивный организм, лишённый разума, но полный воли к жизни. Так ведёт себя хвост ящерицы, оторванный от тела – дрожащий и подпрыгивающий на земле. Профессору, слегка контуженному от взрыва, на миг вспомнились и пронеслись в сознании те кислотные жгуты, что падали с неба на побережье Байкала: они таким же