далекие времена: в Афинах на смену Периклу пришли другие люди, бесконечно уступавшие ему – слабые, неразумные, невежественные. Вместо того чтобы стремиться к процветанию Афин и их обитателей, сражаясь с моровым поветрием и правильно ведя войну, они желали легкой славы. К чему привели их недальновидность и глупость? Афины потеряли третью часть жителей из-за мора, а к тому же проиграли войну со Спартой. Город уже никогда не был таким, как раньше. И все повторяется, мальчик. Повторяется беспрестанно. Тут ничего не поделаешь.

– А вдруг можно что-то придумать? – спросил Цезарь. Он пытался все понять и запомнить, но это было трудно.

– Себялюбивые, продажные и часто недалекие властители наживаются, когда начинаются испытания, война или мор, стремятся захватить власть или удержать ее, нисколько не думая, как отразится их честолюбие на тех, кем они правят, – торжественно произнес Гай Марий. – Некоторые даже хотят, чтобы тяжелые времена затянулись, если решают, что это пойдет им на пользу. Сейчас в Риме все как будто повторяется: сенаторы-оптиматы больше думают о том, как удержать власть, чем об общественном благе. Но Риму повезло: я, Гай Марий, прежде всего думаю о благе горожан, о том, как положить конец испытаниям, а не о себе. Если бы я уподобился оптиматам, то сидел бы сложа руки и ничего не предпринимал, пока марсы и прочие народы идут на нас войной и громят нашу оборону. Я бы дождался всеобщего отчаяния и сделался единоличным властителем Рима. Однако я – не оптимат. Я думаю о том, как сделать, чтобы в этой войне было как можно меньше жертв и мы поскорее справились с испытаниями. Вот почему я пойду в Сенат, где правят себялюбивые проходимцы, и поступлю в их распоряжение – не во благо оптиматов, но во благо Рима и римлян. Мой мальчик, я буду сражаться за Рим. Для меня на первом месте – Рим и его народ, а не выгода сенаторов или моя собственная. Вот в чем разница между твоим дядей и оптиматами, вот в чем должна быть разница между тобой и ними. Сенаторы вызвали меня, ибо в войне, как ни больно им это признавать, я лучший полководец. И я готов сражаться на их стороне, но не ради них, а ради Рима. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, дядя, – кивнул Цезарь. – Но почему они так ненавидят тебя? Из-за того, что ты всегда побеждаешь?

– Дело не только в победах: я доказал, что вооруженный и обученный римский плебс непобедим. Поэтому они меня ненавидят, поэтому боятся. Я показал это при Аквах Секстиевых. Они призвали меня, помня о моих победах над тевтонами, амбронами и кимврами. Я заключил союз с Сатурнином и Главцией, твоя мать наверняка рассказала тебе, что происходило в те времена, когда ты родился. Сатурнин и Главция мертвы. Выжил я один. Они ненавидят меня за то, что я жив. Как только война с союзниками закончится, оптиматы вновь выступят против меня.

Наконец, к облегчению Сертория, Марий встал и попрощался с мальчиком.

– Пусть дюжина солдат проводит моего племянника и его друга домой, – обратился сенатор к своему доверенному трибуну. Серторий кивнул.

Уже поднявшись на ноги, Гай Марий снова повернулся к ребятам, которые из уважения тоже встали.

– Мне очень, очень жаль, – сказал он племяннику. В голосе его слышалась печаль.

– Чего жаль? – растерянно спросил Цезарь.

– Того, что я твой дядя, – ответил Марий.

– Почему ты так говоришь? – Цезарь не понимал, куда тот клонит. – Я горжусь тем, что я твой племянник.

Марий вздохнул и собрался что-то сказать. Несомненно, это были последние его слова в разговоре с юным Цезарем, первом за долгое время. Он оперся руками о стол и заговорил вполголоса – его слышали только племянник и Лабиен:

– Ты даже не представляешь, мальчик, какие неприятности грозят тебе в будущем. Мои враги – это и твои враги, и они простят тебе все, кроме одного: Сулла никогда не простит тебе того, что ты мой племянник, а Долабелла, его правая рука, его кровожадная собака – тем более. Прости, но тебе придется с этим жить. И постараться уцелеть. – На мгновение он умолк и посмотрел на Лабиена, затем снова на племянника. – Зато сегодня ты одержал маленькую великую победу.

– Победу? Я?

– Сегодня у тебя появился друг. Сегодня ты встретил человека, каким, возможно, для Сципиона был Гай Лелий. Я хорошо разбираюсь в людях. – Он посмотрел на Лабиена, который смотрел на него, широко раскрыв глаза, не мигая. – И этот друг никогда тебя не предаст. А теперь мне пора. Помни: берегись Суллы и, если сможешь, не связывайся с Долабеллой. Вырастай побыстрее. Становись сильным, мальчик. Тебе нельзя терять ни секунды.

Гай Марий отошел от стола и зашагал за Серторием, окруженный военачальниками и ветеранами. Подобно солдатам в когорте, они покинули таверну, четко печатая шаг. Остались только трактирщик, юный Цезарь, его друг Лабиен и двенадцать бывших легионеров, которым предстояло проводить мальчиков.

– Я никогда не стану таким великим, как он, – процедил Цезарь сквозь зубы. – Никогда.

Οἱ δὲ ταῦτά τε πάντα ἐς τοὐναντίον ἔπραξαν καὶ ἄλλα ἔξω τοῦ πολέμου δοκοῦντα εἶναι κατὰ τὰς ἰδίας φιλοτιμίας καὶ ἴδια κέρδη κακῶς ἔς τε σφᾶς αὐτοὺς καὶ τοὺς ξυμμάχους ἐπολίτευσαν, ἃ κατορθούμενα μὲν τοῖς ἰδιώταις τιμὴ καὶ ὠφελία μᾶλλον ἦν, σφαλέντα δὲ τῇ πόλει ἐς τὸν πόλεμον βλάβη καθίστατο.

В делах, которые, казалось, не имели отношения к войне, они вели политику, определявшуюся честолюбием и алчностью отдельных граждан во вред городу и союзникам. Успех в этих предприятиях мог быть полезен только немногим лицам, но их неуспех оказался пагубным для нашего города и дальнейшего хода войны[22].

Фукидид. История Пелопоннесской войны. II, 65, 7

(О правителях Афин после смерти Перикла, в разгар эпидемии брюшного тифа, случившейся во время войны со Спартой)

Суд III

Inquisitio

Время, предоставляемое обвинителю и защитнику для сбора доказательств и поиска свидетелей.

XXIV

Свидетели

Domus Юлиев, Рим

77 г. до н. э.

– Я понял, что имел в виду Цицерон в том разговоре после divinatio. – Цезарь говорил возбужденно, взволнованно. Лабиен слушал его с интересом, но лицо его омрачала тень; Цезарь, желая поскорее узнать значение слов Цицерона, до поры до времени, казалось, не замечал ее. – Надо быть защитником, это делает оратора привлекательным в глазах народа. Обвинителей, или, как их еще называют, доносчиков, народ не любит, доносчик – вроде ребенка, который на глазах у взрослых ябедничает взрослым на других