окружения огромного куска литовской территории. Здесь нам предстояло выдержать очередное испытание. Практически обезлюдевший, спешно покинутый дружинами Миндовга город Кернаве, расположенный на берегу Няриса, был взят с ходу, а вот со следующим городом – Бражуле, пришлось повозиться.

Он стоял поодаль от реки, километрах в двадцати от берега, и там, по данным разведки, скопились значительные, еще, по всей видимости, непуганые силы противника. Делать нечего, пришлось всей судовой ратью выбираться на берег. Эти сборные силы, возглавляемые дикими лесными литовскими князьками, необходимо было ликвидировать как можно скорее, не затягивая с этим делом. Так как выше по течению располагался Виленский замок Довспрунга – родича Миндовга, где литовец, скорее всего, и сам скрывался с остатками своего войска.

А тут, как назло, не успели мы пройти и пяти километров, налетел порывистый ветер, и разверзлись хляби небесные. Ратьеры накинули на головы капюшоны, целиком закутавшись в кожаные плащи. Пехотинцам приходилось стоически переносить непогоду. Кожаные куртки встречались в основном в ветеранских смоленских полках, где даже рядовые стали регулярно получать жалованье, да и прошлогодние «боевые» были ими спущены не только в кабаках.

Ливень мгновенно превратил грунтовую дорогу в грязевую трясину. Конфискованные у местных телеги наравне с нашими пушечными лафетами то и дело застревали, колеса проваливались в наполненную водой колею. Так, черепашьим ходом, добрели до ближайшей поляны с деревушкой, где и остановились переждать непогоду. К вечеру ветер и дождь стихли, но небо было по-прежнему обложено тучами. Когда немного подсохло, стали разжигать костры, разбивали палатки. Над огнем развешивали для сушки сырую одежду.

Низкие, тяжелые облака утром следующего дня угрожающе повисли почти недвижимо на вершинах деревьев, но дождь, к счастью, не возобновлялся, поэтому поход был продолжен.

– Государь! Обнаружили литовцев! – пробился ко мне весь заросший грязью комроты из разведки. – Возле Бражуле есть священная роща-капище. Там их скопилось больше десятка тысяч!

– Как считали? – вклинился в разговор Клоч.

– С вечера, по кострам. Да и обозных телег там утопло две-три сотни штук. Все окрестные деревни как вымерли.

– Вооружение, конница?

– В основном все босые пешцы, вооружены копьями, топорами, охотничьими луками. Конных дружинников сотни три-четыре наберется, не больше.

– Войска устали, – выдал я после минутного раздумья, – ищите место, где нам встать лагерем. Отдохнем, подождем, пока грязь подсохнет. Разведаем пути подхода к литовцам, а затем уж навалимся на них всей силой.

Через пару часов подходящее место для разбивки лагеря было найдено. А большинство свободных от нарядов, развалившись в своих палатках, спали без задних ног, совсем выбившись из сил. Неудивительно, ведь переход происходил по местности со сложным, пересеченным рельефом, к тому же земля была еще влажная после недавнего сильного дождя. А я зарекся предпринимать летние походы в эти заболоченные и поросшие бурьяном дикие земли.

На следующий день в путь войска так и не тронулись, опять зарядил проливной дождь. Потом еще трое суток с моря к нам тянулись тяжелые дождливые тучи, заливая отрытые землянки, вызывая непрекращающуюся капель в намокших палатках. Хорошо, что было лето, осенью при такой погоде уже половина армии слегла бы от простуды.

Литовцы тоже не сидели сложа руки. Обнаружив нас, они стали совершать ночные вылазки в лагерь, вырезая сторожевые заслоны. Незаметно пробравшись на дистанцию стрельбы, они немедленно начинали обстреливать спящий лагерь стрелами. Это сеяло тихую панику и вызывало неразбериху среди спящих воинов. Отлавливать этих «лесных братьев» было крайне сложно, они просто бесследно растворялись в ночном лесу.

На четвертый день наконец-то выглянуло солнце. Утопающий в грязи лагерь начал быстро просыхать. По подсохшей дороге от речного лагеря начали подходить, под усиленной охраной, обозы с порохом и артиллерией.

Еще через три дня по раскислой болотной земле были наведены гати. Они требовались, прежде всего, для перевозки артиллерии к литовской крепости. Сами литовцы не чинили никаких препятствий переправе. С флангов атаковать, из-за наличия болот, они не могли, а в лоб пока не решались.

Только через двое суток с того момента, как мы снялись с лагеря, войска подошли к злосчастной литовской цитадели. Полки авангарда, упершись своими флангами в леса и болота, с ходу вступили в бой. Впереди двигалась трехфунтовая артиллерия, а за первой линией полков – двенадцатифунтовая. Бронзовые единороги открыли частый огонь еще за километр от противника. Они забрасывали через головы наступающих впереди полков ядра и картечные гранаты, целясь в самую гущу беспорядочно колышущейся литовской пехотной массы. Когда до истекающего кровью противника, в чьих рядах по-прежнему продолжали рваться шрапнельные снаряды, оставалось метров двести, полки остановили свое наступление и в дело вступили лучники. В небо поднялась, а затем неумолимо обрушилась на литовцев целая туча стрел. За щитами смогли укрыться только первые ряды бросившихся на нас литовцев, остальные их просто не имели. Трехфунтовые пушки открыли огонь ближней картечью, а к лучникам присоединились арбалетчики, выцеливая редкие, хорошо бронированные цели. В это время двенадцатифунтовая артиллерия перевела огонь на виднеющийся вдали литовский лагерь, перемешивая телеги и шатры с землей.

Такой чудовищной плотности огня противник не выдержал, литовское море схлынуло, оставляя после себя многие сотни замерших неподвижно или корчащихся в агонии на земле тел. До шеренг пикинеров добежали не больше двух-трех сотен запыхавшихся литовцев, которые сразу же на месте были насажены на пики или расстреляны двинувшимися по команде вперед полками.

Стоило лишь передовым частям вступить в разгромленный и брошенный второпях лагерь, как из-за городских укреплений Бражуле внезапно вынырнула конная лава. На полки неслась полутысячная дружина – сводный конный отряд литовских князьков. Выставив вперед копья, они скакали, растянувшись на всю длину поля. А вслед за ними бежали пешие воины – уже сильно деморализованные и на порядок поредевшие в своей численности.

За этой сшибкой я наблюдал, стоя на пригорке, взятый в коробочку своими собственными телохранителями и пасущимися поблизости вестовыми. Литовцы, большей частью обмотанные в шкуры, неслись во весь опор, подпрыгивая от тряски в седлах. Они били пятками по брюхам своих коней, наращивая ход и переходя в галоп.

От пехотных полков по дуге в небо потянулась целая туча стрел, со стороны напоминая радугу или арку. Достигнув высшей точки полета, стрелы опускали свои железные головы, устремляясь к земле. Их железные граненые наконечники прекрасно буравили плохо защищенную плоть всадников и коней. От литовцев сразу понеслись крики раненых и конское ржание. Часть конницы начала заваливаться на землю, другие остановили свой разбег, а некоторые кони, взбесившись, вообще стали выделывать непонятные пируэты, поднимая в воздух из-под копыт целые комья земли. При приближении неумолимо накатывающей литовской конницы навесная стрельба сменилась более редкой, но не менее убойной – настильной. Попаданий было много, стрелы пронзали конские попоны и даже кольчуги всадников, пускай пробивали слабо