неотъемлемой частью которой стали последовавшие за этим действия, малопривлекательные с моральной точки зрения. Но отбросив прочь все сомнения, в этом вопросе я действовал решительно, в полном соответствии со словами Оноре де Бальзака: «Все, что делаешь, надо делать хорошо, даже если совершаешь безумство».

Все эти абстракции не затмевали самого главного на сегодняшний день. Сейчас гребной флот, замыкая кольцо, возвращался в город Заславль, в исходную точку, из которой он вышел в рейд два месяца назад. А это означало, что самая первая, литовская, часть летней военной кампании завершилась полным триумфом. Теперь мне предстояло двинуть свои силы на юг, захватив ставшие с недавних пор союзными волынянам турово-пинские земли, а затем «навестить» и само Волынское княжество.

Волок на Заславль прошли быстро, без каких бы то ни было помех и задержек. Ну, так ведь, как говорится, опыт не пропьешь! На сей раз продовольственные склады Заславля ломились от всякой всячины. Перепуганное скорой, показательной расправой над чиновными подрядчиками-растратчиками, минское купечество оперативно закупило весь недостающий провиант.

К Минску гребная флотилия подгребла ранним утром. Первые мягкие лучи восходящего солнца несмело пробивались сквозь поднимающейся от воды туман, освещая мачты и антрацитовые корпуса многочисленных галер. Сначала перекликающиеся корабельщики, а затем и звон бряцающих оружием пехотинцев, сходящих на берег, разбудили весь сонный город.

Причалы были заняты дощаниками, перевозившими из Литвы в глубь смоленских земель все новые и новые партии полоняников. Два покачивающихся на воде дощаника были под завязку набиты народом. Теснились в них в основном ремесленники и кузнецы, которых предстояло доставить к новым производственно-добывающим кластерам, формирующимся за Смоленском, в самых верховьях Днепра. Эти особо ценные полоняники находились на привилегированном положении, поэтому путешествовали не на своих двоих, а на кораблях, да вдобавок вместе с семьями. Из трюма доносилась тягучая заунывная песня, литовцы от тоски пели. По палубе расхаживали вооруженные стражники, набранные в данном случае из Смоленского и Дорогобужского отделений ГОПа. Отдельно от взрослых под рогожами разместились дети, несмотря на окрики гопников, вечно суетящихся и бегающих по палубе, заваленной всевозможными лохмотьями, овчинными тулупами, сарафанами и прочей одеждой, а также сундуками, бочками и горшками.

Из-за наличия у причалов дощаников для всех гребной рати места не хватило, большинство галер были вынуждены швартоваться на необорудованном берегу.

В Минске я встретил первых русских переселенцев, направляющихся своим ходом в быстро пустеющие литовские земли – так называемую «посошную рать», состоящую из отслуживших какое-то время, но впоследствии демобилизованных пехотинцев, а также членов их семей. С ними путь-дорогу держали и простые крестьяне-смерды, пребывающие под началом этих военнообязанных посошников. Смоленские, полоцкие и витебские крестьянские общины снимались с отчих мест целыми весями и даже вервями, получая в пути продовольственное вспомощевание из армейских складов. Вооружены они были главным образом всевозможной некондицией нашего производства и конфискованным вооружением – копьями, топорами, булавами, шестоперами, мечами, саблями и прочим. В выданных им телегах с запряженными в них лошадьми вместе с запасом провианта перевозился простенький сельскохозяйственный инвентарь. Среди этих переселенцев встречались и ремесленники из числа закупов или вольного люда, прельстившегося обещанными налоговыми льготами во вновь присоединенных землях. Ведь русичам в Прибалтике предстояло обживать не только брошенные деревни с пахотами, но и обезлюдевшие города. Удалось выкроить время и пообщаться с руководством областного УВД, направляющего и организующего эти двунаправленные переселенческие потоки – с запада на восток и с востока на запад.

Надолго в городе не задержались. На восходе солнца галеры подняли якоря и отплыли. Минск стал быстро удаляться, таять в зеленых кронах лесов, только маковки церквей еще долго поблескивали на солнце.

Спустившись вниз по рекам Свислочи и Березине, мы попали в русло Днепра и по нему дошли до устья Припяти – по обоим берегам этой реки располагалось ныне раздробленное на уделы Турово-Пинское княжество. Очень скоро на водной глади Припяти, широко и привольно катящей свои воды, галеры повстречали медленно идущие против течения грузовые дощаники из Смоленска с трюмами, полными продовольствия и военных припасов.

Вообще, речное путешествие проходило благополучно. На ночь гребной флот причаливал к берегу, на кострах и полевых кухнях готовилась пища, а затем все заваливались спать до утра. Здесь на нас, в отличие от литовских земель, никто и не думал нападать.

Если простым пехотинцам приходилось весь день грести веслами, а высадившись на берег, разбивать лагерь и заниматься самообслуживанием, то я катался по рекам как «сыр в масле». Ей-богу, в Смоленске мне так никогда не доводилось отдыхать! Постоянные дела, разъезды по производствам, тренировочным центрам, опостылевший политес с боярами, общение с простыми мизинными людьми и целый ворох других забот и хлопот отнимали неимоверно много сил, как физических, так и моральных.

Когда мы останавливались вне пределов населенных пунктов, где-нибудь на обширных заливных лугах, то, спрыгнув на берег, неспешно проходясь, я разминал затекшие от долгого сидения мышцы. В это время мои телохранители разбивали шатер, зажигали в нем свечи и накрывали стол. А я, размявшись, с другой частью телохранителей и кружащимися поблизости воеводами иногда сам готовил шашлыки из маринованной баранины. Под начинающим багроветь небом мы все вместе собирались в шатре и весело поглощали дымящееся мясо, запивая его кто чем горазд. Спиртное я употреблял только после громких побед русского оружия, в остальные дни предпочитал квас. На вечерних посиделках говорили о делах минувших, строили планы на дни грядущие. Через час-полтора все расходились, а я, накинув на голову и плечи москитную сетку, улегшись на пуховик, незаметно проваливался в сон.

Сон заснувшего лагеря вместе с часовыми охранял древний, заросший бурьяном лес. А высоченные сосны молчаливо, слегка раскачиваясь от ветра, словно на волнах мачты корабля, казалось, всматривались в ночную даль, туда, где никогда не спят только далекие звезды.

Жители попадающихся в пути малых речных турово-пинских городков, завидев нас, без боя открывали свои ворота, а их население всем скопом присягало на местных торгово-вечевых площадях, после чего все расходились на церковные службы. А я со свитой направлялся в терем или боярские хоромы, в них устраивались пиры. Ни с местными боярами, ни с удельными князьками – измельчавшими потомками князя Святополка Изяславича – никаких проблем не возникало, во всяком случае, мне никто не осмеливался перечить. Боярам по большому счету все равно, кто у них князь, а гонор и спесь местных многочисленных Рюриковичей жизнь уже и так давно пообломала. Причем это произошло еще пару-тройку поколений назад, когда их прапрадеды из гордых князей, из-за беспрестанного дробления уделов, превратились по своему статусу, положению в обществе в нечто слабо отличимое от местного боярства.

Потомки князя Святополка Изяславича уже не первое поколение зависели от своих более сильных