– И что же, вас всегда было четверо?

Егорку позвали праздновать, потому что он ближе всех сошелся с их отрядом, но у него как будто был свой интерес. Илай слегка нахмурился: а точно ли им можно рассказывать такое? Ни в Уставе, ни в наставлениях о подобном не говорилось, но почему-то ему сделалось неуютно, будто он скрывал что-то зазорное, что-то, о чем не должен был трепаться.

– Больше нас было, – вместо него ответила Диана. – Только мы учебку осилили до конца. Ну, еще и этот Октав. Кто в служки пошел, кто в мирскую подался, кто не дожил. Всем дело найдется, а наше вот здесь.

Илай сдержанно кивнул. Молодец, Диана. Вроде бы по делу, а вроде бы и без подробностей. Напоследок он глянул в сторону Леса, как тот допивал вторую кружку кряду: о тех, кто не дожил, он не любил ни говорить, ни слушать.

– Ты лучше расскажи нам, мил друг Коновалов, что тебе удалось разведать, – перевел тему Илай и поиграл бровями, чтобы слегка разбить повисшее над столом напряжение. Когда-то это страшно смешило сестер.

Егорка погрозил ему пальцем, а потом им же указал на свою опустевшую кружку. Намек был понятен.

После очередной порции сыскарь разулыбался совсем расслабленно и подпер подбородок ладонью. Однако речь его оставалась ясной:

– Головы не сдвигайте, голоса не понижайте, а то приметно будет. Как трепались, так и треплемся, усекли? И вот лиц таких не надо, ах-ха, – добавил он со смехом и закинул в рот чесночный колобок. – Расскажу все по порядку, что узнал, а там уж вы сами решайте.

Геммы все же подобрались: значит, что-то все же узнал!

– Сначала я побывал в «Луже»…

– Луже чего? – тут же перебила Диана, отчего Егорка только поморщился:

– Поверь мне, ты не хочешь этого знать. И вообще, не те вопросы задаешь! Был я, значит, в кабаке «Лужа», конечно, по своим поручениям. Знамо дело, под личиной, с бородой из пакли, все дела. Жую я, значит, вяленые свиные уши и слышу – имечко знакомое, но чужеродное. Ну, я пригнулся, а там Валдис Сажень собственной персоной. Воротила он подпольный, всех воров держит за горло и не только… Ну, я бочком-бочком, и снова имечко – Адель да Адель. Не нашенское имя-то. И мельком что-то про «Погремушку».

– Какую еще погремушку? – опять полюбопытствовала Диана.

– Такую, о какой тебе еще знать рано! – хмыкнул Егорка и попытался щелкнуть младшую по носу, но та увернулась. – Следующим днем я туда. Это место уж поприличнее, там не сброд, ну и, стало быть, личина уже другая у меня. «Погремушка» – трактир с музыкой, девками и нумерами. А еще там такая матрона ходит, вся в бусах, в шалях, у ей на грудях миски стоят, куда все монеты кидают. Как наберутся полные, она на сцену выходит и начинает ими трясти да так, что монеты вовсю гремят, что в мисках, что по полу – вот тебе и погремушка, – заявил он и засмеялся. – Ох, потеха… Ладно, значит, сижу я с девкой, а сам по сторонам осмотрительно так поглядываю, ушами подслушиваю. Час прошел, другой, пошел третий. Снегурка моя уж наклюкалась, и надо бы уже расплачиваться и уходить, как тут… Гляжу – идет-плывет. И одета-то не по-нашему, в накидке из перышек диковинных птиц, и волосы не по-нашему лежат, даже смотрит по-инаковому. По всему видно – шлеменка.

– Шл…? Что?

– Ну, из Алласа, – отмахнулся Егорка. – Они там шлеменцы и шлеменки, по названию прежнего княжества Шлеменского. Не отвлекай, иди вон лучше историю подучи. Значит, Адель. И тут, представьте себе, девка, которая уже в винной луже прикорнуть успела, поднимает голову и напускается на меня, мол, вот ты распутник, весь вечер со мной сидел, а сам на других глаза пялишь! Я давай выкручиваться. Вообще девки у Панкрата Пантелеймоныча неболтливые, он их как солдат муштрует, но по пьяной лавочке да по женской зависти… В общем, разболтала немного снегурка.

– И? – нетерпеливо подался вперед Илай.

– А вот! – Егорка подмигнул. – Красива синица, да аспида хвост. Судя по всему, ваша мадама ведет с дедом Панкратом какие-то торговые дела и частенько является в самой «Погремушке». Я так понял, она поставляет туда заморские деликатесы, и готов биться об заклад, что провозит она их как-то не-ле-галь-но. Мимо таможни то есть.

Тут оживился Лес:

– Все ясно! Нужно брать ее тепленькой, прямо в том трактире… с музыкой!

Илай почувствовал в животе что-то вроде щекотки. А ведь и правда! Вот они с братом засядут за какой-нибудь стол и станут наблюдать. Сестер, знамо дело, с собой не возьмут. Диане рано еще, а с Нормой их, поди, туда и не пустят – то место для мужчин. И вот, как заправские сыскные агенты, они… закажут вина! Целый кувшин! И никто даже ворчать не станет! Будут перемигиваться с тамошними девками, а может, и матрону с монетными мисками увидят. А потом…

– Даже и не думайте, – разбил нежную грезу Егорка. – Не с вашими приметными глазами – это раз. Да и вы на том языке, на каком там балакают, и двух слов не свяжете! Это два.

– На каком таком языке? – вскинулся порядком захмелевший Лестер.

– Вот и я о том же. Не суйтесь, если жизнь мила. Я вам, так сказать, направление указал, но в само змеиное гнездо – ни-ни! И держитесь подальше что от Валдиса Сажени, что от Панкрата Пантелеймоныча… а может, и от самой этой шлеменки Адель. Думается мне, не по зубам они вам.

Госпожа Щукина была чем-то неуловимо похожа на своего супруга, Петра Архипыча, – такая же шумная и деятельная. Сколько, он говорил, у них уже детей? Прокладывая себе дорогу беременным животом, госпожа Щукина поднялась на этаж, где обитали геммы, сбросила теплый плащ и всплеснула холеными руками в золотых браслетах:

– Пресвятые заступники, и вы так живете?! Голые стены, решетки на окнах… То ли казарма, то ли тюрьма. Петруша! Петруша, куда ты смотрел?

Раздавать приказы она умела не хуже, а может, и лучше мужа. Вскоре все оказались приставлены к делу: кто мел, кто двигал, кто таскал. Госпожа Щукина в это время распивала чай из блюдечка и пальцем указывала на новые и новые фронты работ.

На вид ей было немногим меньше, чем полицмейстеру. Миловидная и смешливая, Капитолина Антоновна явно следила за модой, а еще обожала ландыши – об этом кричал ее парфюм, узор по подолу платья и кокетливая жемчужная брошь в виде веточки с белыми цветами. Явно привыкшая