Я вышла в коридор и нос к носу столкнулась с Анастасией Алексеевной.

– Есть ли … надежда? – тихо спросила я её.

Она вгляделась в мое лицо и сказала:

– Может быть, если мы обе станем молить господа о чуде, оно всё же произойдет.

Я закрыла веки, принимая честный ответ.

– Я нашла вам двадцать копеек.

Невероятная женщина. Посмотрев на неё, я коснулась её локтя и чуть сжала, благодаря, ободряя, понимая. 

– Мне велено ехать со всеми.

– Да, я знаю, – она тяжело вздохнула.

– Но деньги возьму.

Княжна попыталась улыбнуться, не вышло. Горечь и скорбь … смешно не было никому из нас.

Она сунула руку в карман, извлекла оттуда монеты и протянула мне. Я забрала деньги и сжала их в кулаке. Княжна шагнула на ступень, вагоновожатый подал ей ладонь, помогая спуститься.

Я зажмурилась – солнечный зайчик прыгнул мне на нос, и опомнилась. Саквояж! Я шагнула обратно в коридор, и в этот миг чудовищный звук, оглушая, ослепляя, волной сбивая с ног, ударил по нам. Задрожал вагон, я упала на колени, ладонями зажимая уши. Звенели стекла, осколки водопадом сыпались на мостовую. Орали люди, кто-то стрелял, но я слышала всё это будто сквозь беруши из ваты.

Шатаясь, цепляясь за обшивку вагона, я поднялась и на негнущихся ногах прошла к выходу. Нет…

– Нет! – заорала я.

Анастасия Алексеевна лежала у самых ступеней вагона. Глаза закрыты, с коротких волос слетела шляпка. Я бросилась к ней, кто-то схватил меня за плечи, оттаскивая от женщины.

– Жива… успокойтесь, барышня! – крикнул мне в лицо вроде бы мужчина, я не поняла.

Я огляделась, оглядывая раскуроченную платформу. Кровь… Господи, сколько крови вокруг! И платье моё – такое же красное, как разлитая по мостовой живая краска. Меня начало колотить.

– Дмитрий… – прошептала я.

У автомобиля суетились люди, я прошла вперед и увидела  Толстого, он с открытыми глазами уснул вечным сном. Шаг… мундир Одоевского, и только по нему это кровавое месиво можно опознать – князь закрыл собой носилки царевича. Мертвый  медик. Его высочество… живой? Кровь в уголке рта.

«Ждать …» – то ли почудилось ли мне, то ли я действительно прочла это по губам.

– Не место для любопытства, дамочка! – гаркнули на меня. – Подите прочь!

Меня оттеснили, но я успела услышать, как склонившийся над Дмитрием мужчина сказал:

– Ушел.

Ушёл…

«Я буду ждать тебя, мой ангел».

Перед глазами плыло, я размазала соленые капли по щекам.

Его высочество просил зрелищной смерти. Она пришла.

Я попыталась вернуться к перрону, одетый в штатское мужчина больно схватил меня за локоть и вытолкнул в толпу зевак, за оцепление.

– Идите, куда шли! – зло бросил он. – Ваши услуги не нужны мертвецам,  а нам вы не по карману.

Услуги? Какие услуги? Я сглотнула, мысли путались, снова в голове царил туман. Я шла куда-то вместе с толпой и оборачивалась. И прежде чем свернуть за угол здания, я успела увидеть, как у самого вагона стоит, поддерживаемая мужчинами Анастасия Алексеевна. На своих ногах стоит! Жива! Слава богу, жива!

Меня вынесло на привокзальную площадь, я сощурилась, напряженно вглядываясь в город вокруг. Всё таяло в солнечной дымке, холодный ветер играл с волосами и, жаля, касался обнаженных плеч. Я потеряла накидку и теперь стояла в алом шелковом платье среди людей. Одна, всё в той же бездонной норе.

– Куда едем, барышня? – громко гаркнули откуда-то сверху, а я вдруг поняла, что сжимаю в кулаке монеты так сильно, что уже не чувствую кисти.

Куда мне идти? У меня ведь даже ключа от Гороховой нет – саквояж остался в поезде.

В поезде.

Жар. Укол. «Не закрывайте глаз». Синяк на спине его высочества. Не вспоминать!

Я облизнула сухие губы и, отдав мужчине деньги, сказала:

– На … Мойку…

Как бы то ни было, княжна раздобыла мне денег для поездки на этот адрес. Так будем послушны! Я обещала. В конце концов, особняк Милевского ничем не хуже бездонной норы.

Я села, коляска двинулась. Невский проспект, угол Литейного, и мост через Фонтанку впереди.

«Ты снова лжешь, мой ангел».

Перед глазами плыло. Застывшие в мраморе львы, скаля клыки, срывались за мной с постаментов. Вонзая острые когти в камни мостовой, они догоняли коляску, а поравнявшись с нею, склоняли каменные холки к пыльной земле. Пронзительно орали двуглавые орлы на решетках, испуганно шелестели крыльями. Пачкая чугунные путы черной кровью, они раздирали оковы железного плена и будто вороны кружили над моей головой.

Да, ваше высочество, вы абсолютно правы. Я снова лгу, теперь уже себе. Закрывая глаза, я вижу прозрачную зелень взгляда, я слышу тихий, лишающий воли шепот, и чувствую на губах поцелуй мертвеца.

Забыться в руках Алексея. Вот зачем я еду в его особняк.

– Студенты! – сплюнул извозчик, оборачиваясь.

Я сосредоточилась. Слова казались набором звуков, и смысл их ускользал от меня.

– Не проедем, барышня, – пояснил он мне, и я прислушалась, старательно отделяя уличный шум от звона в своей голове.

Впереди, со стороны Гостиного двора, раздавался свист и слаженные крики.

Я откашлялась и, положив ладонь на каменную голову призрачного льва, напрягая осипшее горло, приказала:

– Тогда ... на Офицерскую.

К спокойной уверенности Белянина, к Пете, его вечным шуткам и гусарским усам. Лишь бы не пропасть в темной норе. Одной.

Нет, я не одна. Со мной мои страхи, мои желания, мои грехи. Мраморный лев льнет к моим пальцам, требуя ласки, и черный орел в два горла кричит на обнаженном плече.

Там, на залитой чужой кровью платформе, задыхаясь от ужаса, жалости и скорби, я испытала и … облегчение.

Будто натянутая струна на давно сломанной скрипке, оборвалась чужая жизнь. И теперь, вынужденный извлекать из неё мучительные звуки, уличный музыкант смотрит на ставший ненужным смычок. Монет больше не будет, не на что станет есть, но там, глубоко в душе, загорится радостный огонек. Пытать давно мертвый инструмент больше не придется, и не придется больше пытать себя. Это она – вожделенная свобода. Горькая. Сладкая.    

Мой возможный убийца мертв, а я – жива. Радость моя греховна, непростительна и черна. Я знаю, расплата за неё непременно придет. Такова цена жизни. Ничто не дается нам просто так.  

Солнце палило. Холодно, жарко ли… я приставила ладонь к пылающему лбу. Звонко забили колокола собора, и я завертела головой. Да… мне … нужно в храм! Прямо сейчас! Вдохнуть запах ладана, встать на колени и, читая молитву, молить господа бога о милости для мертвых и ... прощении для живых.