– Совершенно верно. Он натравил на музей все газеты. Как выяснилось, он даже не был настоящим беем – правда, я не знаю, что это такое. Вот сведения о его происхождении.

Уичерли посмотрел в документ и фыркнул:

– Бывший торговец коврами, сколотивший огромное состояние.

– И опять музей вместе с семьей Астор сумел избежать какой-либо огласки. Хотя слухи, циркулировавшие в самом музее, остановить было, конечно, невозможно. В конце концов полиция выяснила, что бей Болбоссы вернулся в Египет накануне убийств, но подозревали, что он нанял исполнителей в Нью-Йорке. Если все так и было, эти люди оказались достаточно умны, чтобы не попасться. И когда произошло третье убийство…

– Как? Еще одно?

– На этот раз жертвой стала пожилая леди, жившая недалеко от музея. Потребовалось некоторое время, чтобы установить ее связь с гробницей. Оказалось, она была дальней родственницей де Кахорса – того самого человека, который обнаружил гробницу. Теперь уже все в музее судачили об этих убийствах, и слухи стали просачиваться за его стены. Все чокнутые экстрасенсы, медиумы и гадалки ополчились против музея, а жители Нью-Йорка тут же поверили, что гробница действительно была проклята.

– Легковерные идиоты!

– Возможно. Как бы то ни было, музей опустел. Полицейское расследование ни к чему ни привело, и руководство музея решилось на исключительные меры. Воспользовавшись строительством пешеходного перехода от станции метро «Восемьдесят первая улица», гробницу закрыли, а потом и замуровали. Убийства прекратились, слухи понемногу стихли, и о гробнице Сенефа практически забыли.

– А как же убийства?

– Они так и не были раскрыты. Хотя в полиции не сомневались, что за ними стоял бей, у них не было доказательств.

Уичерли встал со стула:

– Интересная история.

– Несомненно.

– Что же вы собираетесь с ней делать?

– С одной стороны, ее можно использовать, чтобы повысить интерес к истории гробницы. Но я подозреваю, что музейное начальство не захочет ее обнародовать. Да мне и самой бы этого не хотелось. Я бы предпочла сделать акцент на археологии, чтобы посетители выставки больше узнали о Древнем Египте.

– Совершенно с вами согласен.

– Есть и другая причина, возможно даже более важная. Это новое убийство в музее очень напоминает старые преступления. Люди начнут говорить, пойдут слухи.

– Слухи и так уже пошли.

– Да, я сама много чего слышала. Как бы то ни было, мы ведь не хотим, чтобы открытию выставки что-то помешало?

– Конечно, нет.

– Хорошо. Тогда я напишу Мензису отчет, в котором укажу, что эта информация несущественна и ее не следует обнародовать. – Нора закрыла папку. – Значит, договорились.

Наступило молчание. Уичерли стоял у Норы за спиной, глядя на разбросанные по столу документы. Потянувшись через ее плечо, он взял один из них, внимательно изучил и положил назад. Вдруг она почувствовала его руку у себя на плече и застыла, а через минуту он уже целовал ее шею, легонько касаясь кожи губами.

Нора резко встала и повернулась к нему. Он стоял совсем близко, его голубые глаза сияли.

– Простите, если я вас испугал. – Уичерли улыбнулся, показав белоснежные зубы. – Ничего не мог с собой поделать. Вы такая красивая, Нора. – Он продолжал улыбаться, излучая самоуверенность и обаяние, более красивый и элегантный, чем положено быть мужчине.

– Должна вам напомнить, на тот случай, если вы этого не заметили, что я замужем, – резко произнесла Нора.

– Мы прекрасно проведем время, и об этом никто не узнает.

– Достаточно того, что об этом буду знать я.

Уичерли улыбнулся и нежно положил руку ей на плечо:

– Нора, я хочу заняться с вами любовью.

Она глубоко вздохнула:

– Эдриан, вы умный и обаятельный мужчина. Уверена, многие женщины были бы счастливы заняться с вами любовью. – Она увидела, что его улыбка стала еще шире. – Но только не я.

– Но послушайте, прекрасная Нора…

– Я что, недостаточно ясно выразилась? Я не имею ни малейшего желания заняться с вами любовью, Эдриан, и не имела бы его, даже если бы не была замужем.

Уичерли стоял перед ней ошеломленный и растерянный, пытаясь понять, как же так вышло, что его надежды вдруг потерпели крах.

– Я не хотела вас обижать. Я лишь назвала вещи своими именами, поскольку мои предыдущие попытки дать вам понять, что вы мне совсем неинтересны, похоже, не достигли цели. Пожалуйста, не заставляйте меня говорить еще более оскорбительные вещи.

Нора увидела, как кровь отхлынула от его лица. На мгновение оно утратило самоуверенное выражение, подтвердив то, что Нора давно уже подозревала: Эдриан был избалованным ребенком, которому повезло иметь привлекательную внешность, и он почему-то твердо уверился в том, что должен получать все, чего ни пожелает.

Уичерли пробормотал что-то, вероятно извинения, и голос Норы зазвучал немного мягче:

– Послушайте, Эдриан, давайте забудем все это. Сделаем вид, что ничего не произошло. Идет? И больше никогда не будем об этом говорить.

– Да-да. Это так благородно с вашей стороны. Спасибо, Нора. – Лицо Уичерли стало красным от смущения, он казался совершенно раздавленным.

Нора невольно почувствовала к нему жалость и подумала, что, вероятно, стала первой женщиной, которая ему отказала.

– Мне пора писать отчет Мензису, – сказала она мягко, словно ничего не случилось. – А вам, я думаю, нужно подышать свежим воздухом. Почему бы вам не пройтись по музею?

– Отличное предложение, благодарю вас.

– Увидимся позже.

– Да. – На негнущихся ногах Уичерли подошел к интеркому, нажал кнопку и попросил, чтобы его выпустили. А когда дверь открылась, исчез, не сказав больше ни слова. Нора же, оставшись одна, спокойно занялась отчетом.

Д’Агоста крутанул руль мясного фургона и притормозил, выезжая из леса. Херкмор виднелся прямо перед ним: яркая россыпь огней заливала нереальным желтым светом нагромождение стен, сторожевых вышек и тюремных блоков, где содержались заключенные. Приблизившись к первым воротам, лейтенант еще больше сбросил скорость, проехал мимо плакатов, где сообщалось о необходимости водителям иметь при себе все нужные документы и быть готовыми к обыску, а также перечислялись запрещенные к ввозу на территорию тюрьмы предметы. Последний список оказался таким длинным, что не уместился на одном плакате: в него включили все – от петард до героина.

Д’Агоста глубоко вздохнул, стараясь успокоиться: нервы у него в последнее время были на пределе. До этого он уже не раз бывал в тюрьме, но все его визиты были вызваны служебной необходимостью. Вторгаться же сюда, мягко говоря, неофициально означало нарываться на неприятности. Серьезные неприятности.