…Разбитая пиала со слоганом «let's talk about love», пониженная чувствительность зубов, захлебываюсь самим собой, полные горсти ожиданий, красота Аллаха видна сквозь ресницы рассвета, разноцветными ручками по ежедневнику, неумело храню боль, радуюсь отсутствию финишной ленты, свободу променяю только на тебя. Остановите землю на повороте, я решил сойти…

Похоже на симптомы повторного заражения вирусом безнадёги. Повседневная усталость, сгустившаяся к исходу рабочей недели. Оповещаю шефа о своем намерении съездить в Кушадасы, получаю в ответ многоэтажную брань. «Ты только вернулся и опять решил умотать? Я бы с тобой не сюсюкался, если бы не твой талант… Возьми себя в руки!» Задумываюсь над последним пожеланием, выхожу из кабинета директора, не закрыв за собою дверь…

В туалете ополаскиваю лицо холодной водой, досталось и зеркалу. Прострация распространяется! Я не могу взять себя в руки – не вмещаюсь. Слишком большой стала моя тень, которая в одиночестве размывается лужей, в любви – сливается с очертанием половинки. Единственное право человека, которое нельзя отнять, это любить. Сердце не подлежит переустановке…

Преодолеваю, осиливаю вечерние улицы Стамбула. Странные впечатления от маленьких открытий. Оказывается, от офиса до моего дома 56 минут ходьбы. Оказывается, здание районного ЗАГСа перекрасили в цвет страсти – алый. Оказывается, болтливый торговец Шевкет-бей закрыл свой продуктовый магазинчик на нашей улице, уехал жить в Баку, где, по словам соседки Неджлы, женился на богатой вдове-азербайджанке.

Страна, город, улицы по-прежнему живут в диком ритме, тогда как я выпал из кэжуала.

Смотрю на часы, вроде идут. А я почему не осязаю времени?.. Секунда как час. День как неделя. Неделя как месяц. Сбились счетчики. Трудности с реальностью. А если перевернуть жизнь с ног на голову; что-нибудь изменится?..

Мысленной почтой посылаю ей силы. Силы доехать до нужной точки и развернуться назад. «Женщина слабее всего, когда любит, и сильнее всего – когда любима». Надеюсь, это правда. Люблю. Будь уверена…

* * *

…Стенающие билборды, мечтаю о паре теплых носков, заблокированные банкоматы, шоколадно-ореховые конфеты, в машине без дверей по беспрепятственным дорогам, пачка светящихся Contex нашлась под матрасом, меньше – значит лучше, и сны с тобою в главной роли. Ты не играла, детка, ты проживала.

Когда ты была рядом, мне хотелось съесть тебя. Не прожевывая, не смакуя, не наслаждаясь вкусом. Проглотить, быстрее запрятать в себе. Я не понимал, что тогда больше не смогу целовать твою грудь, играть пальцами в твоих локонах, покусывать твою нижнюю губу в игре поцелуев. Возможность потерять тебя, физическую, настоящую, меня совсем не беспокоила. Важнее всего было спрятать мою сумасбродную девочку в надежном сейфе, в собственных потрохах, чтобы никто не смог достать ее. Невозможно наесться любовью. Какой же я дурак…

Проснулся в волнении. Не открывая глаз, заглянул в себя. Тебя во мне не было. Почти не было. Лишь душа, проникнутая слезами Мирумир, грустила на обрыве сердца. Смотри, не столкни ее в пропасть! Только не ты, слышишь, не ты, должна разочаровать меня в любви. Пусть это сделает любая другая, только не ты. Ты слишком для меня болезненная…

Если ты пока живешь во мне, то закрой глаза, раскрой ладони и спой со мной песню южного ветра. Задушим петлей галстука гром потерь. Если ты не веришь в победу, то уходи. Уходи, но не бросай. Можешь забрать воду, воздух, уничтожить толковые словари, чтобы не осталось ни одного смысла, отменить пластилиновое перерождение, разбить планы вдребезги, развеять признания по безвозвратному ветру. Что угодно, только не бросай.

Это не мольба. Это не попытка удержать. Это моя последняя просьба на излёте любви. Просто уйди, если хочешь уйти… Я выживу. Знай, зай! Напьюсь, уценюсь, растреплюсь, но не застрелюсь. У меня не хватит смелости покинуть мир, где живешь ты. Буду жить полумертвым, но жить.

Каждый вдох – победа над собою. Не такие уж мы трусишки, как думаем про себя… Только воротись, my very sweet baby…

…Спать-спать-спать, ночной город в покрывале огней, away with words, до слез пахнет осенью, майка с признанием «somebody distracts me»[77], у тоски обожженные края, живу за двоих, занавески – алые паруса, упущение в каждом окурке, зависимость настроения от устроения, и время злиться на себя из-за того, что я трачу время впустую. Страданиями нельзя оправдывать дни. Страдания пригодны исключительно для преодоления…

Я не хочу слышать правды-дамбы, мудрости-заумности. Ощущение в унисон строчке из «Завтрака у Тиффани»: «Мы безымянные бродяги, у нас никого нет, и друг другу мы никто». Это не всегда было так. Было время, когда я не мог спать по ночам от переполняющего меня беспричинного счастья. Часами лежал в радостной бессоннице, улыбаясь белому потолку. И не думайте, что я затрудняюсь вспомнить, когда это было. Слишком недавно случилось, чтобы умудриться забыть…

Не хватаюсь за соломинку. Научился смотреть в глаза реальности. Не путать пессимизм с реализмом – не одно и то же. Верю в неистребимость внутренней силы. Так было всегда. Я заболевал, болел, разрушался, но верил в приближение дня выписки. Так и случалось. Я падал, разбивал носы-губы-коленки, захлебывался кровью, но верил в скорейшее возрождение. Так и случалось. Веру невозможно отключить. Многие в пору уныния отказываются от нее. Но, даже отказываясь от веры, они верят, что вернуть веру возможно всегда…

Переключаю каналы, взбесившаяся изжога, воспоминания вторгаются в голову, и я понимаю, что одной моей любви хватило бы нам двоим с головою. Выхватываю эту мысль и моментально запечатываю признание на дне чувств. Невозможно догнать счастье на той гигантской черепахе, которая его покоит…

С гармоничными мыслями незаметно засыпаю. Кажется, я наконец-то возвращаюсь в себя после двухмесячной размолвки. Так необычно чувствовать себя птицей Феникс. Значит, завтра с утра я снова буду надувать шары, а потом размякать в гениальном live Катамадзе, дергать душевные ниточки, гордиться иррациональными поступками, сбывать жизни материальные желания, скороговорить с попутным ветром, читать на ночь Бэнкса, носить носки с собачьей вышивкой, заваривать черный пуэр с засахаренным имбирем и просто верить дальше…

…Сальса пузырьков в бутыле кулера, пустое утро за «Hersey dahul»[78], твой образ светлеет внутри, одиночество под расстегнутыми небесами, неизмеримый мир из неизмеримых человеческих судеб, переизбыток личного пространства, надежда на одну звезду, за чувствами нужен глаз да глаз, очевидность наперевес с грабельной дуростью, и прав Кундера, написавший, что «когда нам становится безразлично, каким нас видит тот, кого мы любим, это значит, мы его уже не любим».

Явственно вижу перед глазами картины Айвазовского, штормит, калякаю прописные истины в ежедневнике. Слова на турецком звучат не так уверенно, как на русском. В русском языке больше экспрессии. Пробую по-разному.