– Не думаю, что кто-то ее легко переживает…

– И не говори…

* * *

– Где-то вычитал, что болезненной реакцией на расставание мы демонстрируем героизм в любви. Самим себе, мол, вот на какое сильное чувство способны…

– Чушь редкостная! Могу в чем угодно сомневаться, только не в собственной искренности. Я такая, какая есть. Каннингем вроде писал, что если казаться не тем, кто ты есть на самом деле, можно получить не ту работу, не тех друзей, бог знает что еще. Не свою жизнь… Вот и я так же. Мне важно жить своей жизнью…

– … и любить своей любовью.

– Понимаешь, я именно так люблю, по-сумасшедшему. По-другому – никак… Это вы, мужчины, более приземленные. Предрасположены к соблазнам…

– Вот и ты в ту же степь…

– Да-да… А я не права?

– Обобщаешь ты, Зейнеп… Во-первых, есть такие соблазны, что решиться на них тоже требует мужества. Во-вторых, мужчины проще ко многому относятся. Без излишнего драматизма…

– Ах так!

– Что, не так? И в-третьих, не зря говорят, когда мужчина отступает, он просто отступает. Когда женщина отступает, она делает это, чтобы лучше взять разбег… Вы всегда ждете от нас компромисса. Чаще всего мы уступаем. Опять-таки от большой любви к вам, а не…

– …во имя оправдания своих грешков… Да-да, не смейся…

– С Тельцами спорить бесполезно!

– И еще, Светусвет, ты кое-что забыл отметить. Мы, женщины, можем отступать, разбегаться, наступать, отступать… В любом случае, всё ради вас!

* * *

– Тебя послушаешь, так женщины самые самоотверженные создания.

– Так и есть! Куда бы мы ни пошли, все дороги обратно опять-таки будем искать мы…

– … А ты заметила, небо сегодня похоже на море?

– Действительно… И облака словно пена волн… Лето…

– Оно самое…

– Наконец проявило себя, прогнало дожди… Не люблю я, когда небо плачет. Пусть лучше улыбается.

– Пусть…

* * *

– Я сегодня долго смотрел на полную луну и разглядел ее улыбку. Так непривычно. Обычно луна хмурая, неприступная…

– Светусвет, а ты не думаешь, что мы видим то, что хотим видеть?

– Не исключено… Вообще, трудно выжать смех из серых дней…

– А смеяться необязательно. Просто улыбнись. Хотя бы про себя. Тоже победа…

– Меня злит подобный подход к человеческим состояниям. Неужели все дни должны быть расписаны победами? Поражения тоже полезны…

– Я и не говорила, что всегда нужны победы. Понимаешь, жизнь сама подкидывает нам поражения. Обстоятельствами. А вот с победами гораздо сложнее. Здесь уже все зависит сугубо от нас… Поэтому важно суметь улыбнуться даже после того, как умудрился искупаться в собственных слезах…

– Права ты, Зейнеп…

…Наши мысли – действительно начало наших поступков. Вчера назло грусти дал себе установку на счастье, уже сегодня есть результаты. С утра взглянул в зеркало – глаза больше не цвета битого хрусталя. Вернулся прежний живой блеск.

Понравилась собственная свежесть, проглядывающая сквозь заросли минувшей неухоженности. Я снова тот самый парень, которому хочется шептать на ухо: «Ты мой хороший». Не самолюбование. Скорее, желание вытянуть себя из чертового здания-опустошителя с пыльными окнами. Спасаюсь…

Подумалось, что не такой уж я плохой, к тому же хорошо трахаюсь. Мужчины оправдывают сердечные поражения физическими победами – один из неоспоримых fuckтов. Побрил лицо, подмышки, подстриг волосы на лобке, хорошенько почистил зубы, рассмотрел язык, надел рубашку цвета ранней весны и пошел туда, где меня заждались.

Работа встретила работой. Быстро влился в поток. Сначала шеф хмурился, злился, но спустя час остыл, похлопал по плечу и между словом отметил, что «прогулы будут вычтены из зарплаты». Наплевать. Теперь я должен отвлечься…

В обеденный перерыв захотелось секса. Точнее, жесткого траха вне постели. Мое желание совпало с желанием ассистентки финансового директора. У нас когда-то был роман. Странный, чуть глупый, но плодотворный на секс… Мы выпили кофе из мягкотелых пластиковых стаканчиков, скрылись в женском туалете. Быстрое совокупление в кабинке с незапертой дверью. Оторвавшиеся пуговицы на кафельном полу, проникновенный минет, ритмичные хрипы. Правда жизни. Я совсем не скотина…

Снова жизнь. Снова распускаю соцветия хлопка по серому асфальту и покупаю в магазинах не очень нужные вещи. Сумка с черно-белым принтом Джона Леннона, привезенная из анархистского Камден-тауна[71]. Малиновые плавки с рисунком пухлых губок на заднице. Десяток белых маек «wife beaters», которые, по словам Мирумир, в России называют «майками-алкоголичками».

Прохожу мимо отдела женской обуви, замечаю стильные резиновые сапоги с рыжим орнаментом из кленовых листьев. Ее размер есть. Покупаю, не задумываясь…

Прибранная квартира и запоминающееся мгновение настоящего. Тихо журчащий телевизор, перламутровый отсвет в темной комнате. Диван полностью поглотил меня, холодный «Эфес», один вопрос в голове: «Нужно ли мне это?»

…Мятный глоток нового дня, курю на бегу, церемонные танцы на эскалаторах и сонные фонари, гаснущие при моем приближении. Крест отчаяния в итоге послужил мостом через пропасть. Я снова рисую веру, окуная пальцы в краски будней. Появился аппетит к жизни, рассосалась боль ожидания.

По задворкам сознания мечутся шальным ветром слова русской поэтессы, которые Миру-мир любила цитировать. «Я бы хотела жить с Вами в маленьком городе, где вечные сумерки и вечные колокола…» Она никогда не называла Стамбул большим. «Там, где встречаешь любовь, пространство сжимается до сердца одного человека…»

Выхожу с работы, иду домой нашими путями. Под ногами больше не шелестит грусть. Теперь я не вспоминаю Мирумир. Теперь о ней просто думаю. Так, будто она где-то близко. Осталось пройти еще чуть-чуть, добраться до квартиры, постучаться в дверь, которую отопрет она. А если я ее не застану, значит, скоро будет, о чем сообщит ее записка на холодильнике под султаном-магниткой. Мирумир редко пишет прямым текстом. Разгадка в словах из любимых песен…

Хочется попасть к ней в Москву и оставить на ее холодильнике такое послание: «Love reminds you that nothing else matters…»[72]

Ни одно страдание не вечно. Человек способен пережить любую боль, которая со временем усмиряется, становится хронической. А хроники, как известно, уходят в прошлое, оставляя после себя пустоту в настоящем. Но и она, по мере наступления будущего, непременно заполнится…