– Не факт – колодец закапывали, а не рыли. Никто в землю не углублялся. Сарай тоже без всякого фундамента стоит, так что шанс есть. И вообще, нам с тобой не клад сам по себе нужен, а приключение. Правда ведь?

Странно. До этого момента Марина Веселова была уверена, что совсем не любит приключения, предпочитая им спокойную размеренную жизнь. А тут как будто пузырьки шампанского в крови пенились. Или это последствия болезни?

– А тот, кто влезал в дом, больше не возвращался? – вдруг вспомнила она.

– Нет, – засмеялся Сергей. – Я в течение дня обычно проявлял серьезную активность, сопровождая ее как можно большим количеством шума. Да и Верба целые дни во дворе проводит, тепло уже. Она, если кто чужой приближается, сразу ржать начинает. Просто сторожевой пес, а не лошадь.

– Все равно надо понять, кто это был, – упрямо сказала Муся и обомлела, услышав в ответ:

– А я знаю.

Спустя два дня Муся чувствовала себя уже настолько окрепшей, что они смогли воплотить задуманное приключение в жизнь. Пока она болела, наступил май, на деревьях во дворе уже наклевывались первые листочки, а у дома распустились нарциссы. Муся их очень любила.

Дойдя до сарая, она втянула носом ставший знакомым и родным запах Вербы. И лошадь тоже почувствовала ее, приветствовала радостным ржанием, ткнулась в щеку шелковистой мордой с влажными мягкими губами.

– Здравствуй, моя хорошая, – обняла ее за шею Муся.

Счастье от того, что она стоит здесь, обнимает лошадь, чувствует теплый ветер на щеке, видит зеленую траву, приветствует май, свой самый любимый месяц в году, что она выжила, поправляется, а заодно больше не чувствует страха, навалилось на нее так стремительно, что Муся не выдержала и заплакала. Где-то, недалеко, в Москве, бушевала болезнь, уносила жизни и здоровье, но здесь и сейчас все было уже позади.

Жизнь в очередной раз менялась, и стоящий сейчас рядом мужчина был из этой новой, непонятной пока жизни. В том, что она будет долгой и счастливой, Муся даже не сомневалась.

Сергей притащил ей шезлонг, найденный в доме, достал из сарая лопату, натянул резиновые сапоги, видимо одолженные у неведомого Митрича, и начал копать землю в метре от стены сарая. Движения его были мерными, хоть и не очень уверенными. Не был он похож на человека, отлично владеющего лопатой.

Наблюдение за ним доставляло Мусе неизведанное до этого удовольствие, хотя через какое-то время ей начало казаться, что она чувствует на себе чей-то чужой взгляд, липкий и неприятный. Муся озиралась, пытаясь найти его источник, но не могла. Вокруг было пустынно.

– Вот, что-то есть, – услышала она хриплый голос Сергея, вскочила с шезлонга, кинулась к разверстой яме и заглянула внутрь.

Баринов уже копался там, очищая от земли что-то металлическое и круглое. Еще через пятнадцать минут они молча смотрели на свою добычу – шесть круглых жестяных банок, каждая сантиметров двадцать высотой и тринадцать в диаметре.

– Значит, клад, закопанный Натальей Игнатовой, действительно существует, – прошептала Муся.

– Ну да, а там, внутри, монеты, кресты, бородовой знак и все то, что она перечисляла в письме, которое написала деду. Ты знаешь, когда я проводил свои изыскания, попытался примерно оценить то, что могло быть в кладе. Там есть монеты, каждая из которых может стоить около двух миллионов рублей.

– Сколько? – пискнула Муся. – Господи, да и за меньшее убивали.

– Вот именно, – услышала она незнакомый мужской голос.

От забора к ним шел высокий человек. Из-за бившего в глаза солнца Муся плохо видела его лицо, понимала только, что он довольно молод. А еще в его руке отчетливо был виден направленный на нее пистолет.

– Так, Баринов, ты отойди от ямы, а то я в твою новую боевую подругу нечаянно пальну, пиф-паф. – Он неприятно засмеялся. – Насколько я тебя знаю, ты же сейчас все эти ценности начнешь сдавать государству. С тебя, блаженного, и четверти хватит, не так ли? А я не блаженный, поэтому намерен забрать все.

– А разве тебе тут хотя бы что-то полагается, Илюша? – ровным насмешливым голосом спросил Сергей, но отошел подальше, поднимая руки, словно признавая свое поражение. – Ценности действительно принадлежат государству. Мне, как нашедшему, действительно полагается четверть, особенно опираясь на то, что я могу доказать документально, что когда-то это все принадлежало моему предку. Моему, не твоему, заметь. Да и с хозяйкой этого участка я намерен поделиться. Это ее земля. Так уж жизнь сложилась.

– Тут добра миллионов на сто пятьдесят, – хриплым голосом сказал человек, названный Илюшей. – Если верить письму этой бабки, то в банках пять тысяч предметов. Предлагаю мирно разделить их на троих, раз уж так получилось, что мы с тобой одновременно тут появились, а эта девка стала свидетелем поисков. Пятьдесят миллионов меня устроят. Если ты не будешь поднимать шума и проявлять дурацкого благородства.

– Нет, – Сергей покачал головой, – тебе совсем ничего тут не обломится, пожалуй, кроме тюремного срока.

– Брось! – Незваный гость засмеялся нехорошо, как железом по стеклу проскрежетало. – У кого пистолет, тот и прав. Я могу убить девку, потом тебя и забрать все. До соседей далеко, никто выстрелов не услышит. И искать меня никто не будет. А яму я закопаю, про клад никто и не узнает.

– Так что же ты не стреляешь, а предлагаешь делиться?

– Да чтобы жить спокойно. Убью я вас, нервничать придется какое-то время, а я этого не люблю. Хотя за такие деньги можно и поволноваться.

Пистолетное дуло смотрело прямо Мусе в лоб. Она закрыла глаза, чтобы не видеть, как окончится ее новая жизнь, та самая, которую она себе совсем недавно придумала. В ней была Нева, и домик на берегу Финского залива, и денник для Вербы, и уроки верховой езды, и неспешные прогулки на Невском, и Эрмитаж, в который бы они с Сергеем привели двоих детей – мальчика и девочку.

Выстрел она не увидела, только услышала. И зажмурилась еще сильнее, готовясь упасть и умереть, но почему-то продолжала стоять и больно нигде не было. Ну да, наверное, он первым выстрелил в Сергея, потому что тот мог сопротивляться, а Муся нет, она слабая и трусливая.

Открывать глаза она не стала, не желая видеть Баринова мертвым и продолжая ждать второй выстрел. Но его все не было, только какой-то тонкий, непрекращающийся вой на одной ноте, мерный и противный.

– Во-о-от, не зря я лет двадцать назад считался лучшим в этих местах охотником, – услышала она старческий, чуть дребезжащий голос и распахнула глаза.

Поверженный противник сидел на земле, прижимая