Но нет.

Не вышло.

В ротах оказалось слишком много ручных пулеметов, сыгравших немаловажную роль. Но главное – это карабины в руках простых солдат. Эти адаптивные «винчестеры» развивали скорострельность, близкую к самозарядным образцам. На рывке и полном магазине. Удобство же смены магазина позволяло долбить из этих стволов с боевой скорострельностью даже выше, чем у многих ранних самозарядных винтовок, практикующих пачечное или обойменное заряжание.

Получился просто шквал огня.

Когда же самые упорные японцы прорвались ближе к русским позициям, в них полетели ручные гранаты. Важный психологический фактор, окончательно переломивший хребет японскому наступлению.

Воины страны Восходящего солнца не смогли. Они откатились, оставляя, как и во время первых двух атак, массу раненых и убитых. Генерал Ноги же был сломлен окончательно. А тут еще подоспела и новость о том, что Оку тоже «получил лопатой по лицу» и энергично отступает, опасаясь окружения казаками. Что вынудило Ноги быстро собираться и следовать примеру своего коллеги… спешно… слишком спешно… Повод-то, конечно, повод, но генерал и отсюда, от этого побоища, хотел поскорее убраться…

Деникин стоял на вершине сопки и смотрел на удаляющихся вдали японцев. Смотрел и не верил своим глазам. Голова его была перемотана. Правая рука тоже. А от полка осталось едва половина в строю. Остальных ранило или убило. Последний натиск японцев оказался самый губительный. Они подошли ближе всего и вели самый продуктивный стрелковый огонь. Ибо дистанция оказалась категорически маленькой. Хуже того – боеприпасы почти закончились. Никто не рассчитывал на такую интенсивность боев. Не ожидали. Поэтому к каждой 87-миллиметровой легкой гаубице оставалось по пять-шесть снарядов. Осколочно-фугасных, а не шрапнельных, эти еще в обед кончились. Из обычных патронов – на каждого стрелка имелось сотни по три-четыре примерно, что совсем немного на фоне расходов отражения последнего приступа. Даже для пулеметов, и то жиденько выходило, хоть и лучше.

Не подрассчитали…

Но японцы уходили… они отступали… спешно…

И Деникин не верил своим глазам. В его голове просто не укладывалось то, что они сумели устоять… что они сумели удержаться…

Раннее утро. Пять часов.

Солнце. Туман. Тишина.

И тут вся эта идиллия разорвалась орудиями, которые взахлеб, перебивая друг друга, стали «читать свой рэп» или исполнять какую-то кошмарную композицию в стиле а капелла. Стрелять начало все, что могло добрасывать свои снаряды до японских позиций.

В каждой дивизии имелось штатно по дивизиону длинноствольных 87-миллиметровых полевых пушек и два дивизиона 107-мм полевых гаубиц. Плюс, в интересах корпуса, Ренненкампфу был придан дивизион 107-миллиметровых тяжелых пушек и два дивизиона 152-миллиметровых тяжелых гаубиц. Имелись и полевые мортиры калибром 152 мм и 203 мм, но они до японцев не добивали. Но это все – штатная полевая артиллерия. Дополнительно для укрепления обороны корпус имел два отдельных артиллерийских полка, укомплектованных 107-миллиметровыми полевыми гаубицами. И целую батарею 152-миллиметровых осадных пушек, приданных Ренненкампфу для контрбатарейной борьбы. Кроме того, Ляо-Ян был усилен двумя железнодорожными дивизионами 127-миллиметровых орудий, одним 203-миллиметровым и одним 305-миллиметровым. Само собой – морских орудий, длинноствольных.

Сила!

Огромная сила[64]!

Где шрапнелью, где осколочно-фугасными снарядами она и ударила. И если полевая артиллерия работала обычными снарядами, то железнодорожная оперировала игрушками новыми, которые с собой и привезла. Кроме стреловидной шрапнели, там имелись и гранаты нового типа, точнее, бомбы, если в старой классификации говорить. Это были большого удлинения относительно тонкостенные стальные чушки, у которых вдоль внутренней поверхности корпуса плотно укладывалась спираль из насеченной стальной проволоки. У 127-миллиметровых в один слой, у 203-миллиметровых – в два, у 305-миллиметровых в три.

Ну и взрывчатое вещество было не просто пироксилином в том или ином варианте или там тротилом, а смесью на основе гексогена[65]. Ганс Геннинг в 1899 году получил патент на способ производства этого «лекарственного препарата[66]». А в 1900 году в России уже открылась небольшая фабрика по его выпуску. Совсем крошечная, чтобы не привлекать излишнее внимание. В 1901 году еще одна, покрупнее. В 1902-м еще три. И все разбросаны на просторах России, прикрывшись совершенно нейтральными названиями. Так что к началу 1904 года в распоряжении Императора были определенные запасы гексогена, которые он и применил, чтобы локально усилить свою артиллерию. Много ведь не требовалось. Чай, не Первая мировая и не Вторая. Тот же 127-миллиметровый снаряд массой около тридцати килограммов вмещал порядка четырех с гаком килограммов взрывчатого вещества. Ну пусть пять кило для равного счета. На тысячу таких «подарков» требовалось, соответственно, пять тонн взрывчатки, для производства которой нужно было всего две тонны гексогена. Много. Но вполне терпимо. И он мог себе это позволить. Но, увы, корабельные снаряды Тихоокеанского флота и 2-й эскадры переоснастить не успели. Хотя Император хотел. Тянули до последнего, опасаясь утечек, вот и умудрились перехитрить сами себя.

Но не суть. Главное – железнодорожная артиллерия под Ляо-Яном вдарила так, что земля затряслась. Особой надобности накрывать едва окопавшиеся японские силы ни 203-миллиметровыми, ни 305-миллиметровыми снарядами, да еще такими мощными, не было. Там и калибры пожиже справились бы. Но Ренненкампф ударил, считая, что хуже не будет. Так и оказалось. Деморализация от обстрела такими тяжелыми калибрами стала чудовищной, не столько убивая, сколько раздавливая психику в лепешку.

А потом вперед пошла пехота и полетел дирижабль.

Наступление Ренненкампф проводил силами сразу двух дивизий, стремясь массировать свои невеликие силы. При этом артиллерия не прекращала долбить, ведя огонь на подавление и не давая японцам сильно высовываться и обстреливать наступающую русскую пехоту.

Сначала выключились 305-миллиметровые орудия, потом 203-миллиметровые, 152-миллиметровые и 127-миллиметровые. Дальше 107-миллиметровые, и, наконец, когда до японских позиций было около ста пятидесяти метров, замолчали 87-миллиметровые пушки. Из-за угрозы поражения своих.