и работа, и мне очень нравилось там жить. Я приехал, чтобы навестить маму. Сегодня очередная годовщина смерти и я смог, наконец, вырваться к ней. Уже подходил к участку, когда почувствовал выступивший на лбу пот, и в груди начало расползаться яркое пятно боли. Неужели до сих пор не стало легче? Когда пришел на участок, сердце билось в груди, как птица в клетке.

Я увидел большой белый памятник, на нем были изображены родители, обнимающие Дину. Счастливая семья улыбалась. Даты рождения и смерти отца и мамы были написаны незаметно и крупно даты сестры. И надпись: «Теперь мы вместе. Одно сердце на троих». Они так хотели, и я выполнил их последнюю волю.

Два года назад, когда я увидел макет, почувствовал, какой болезненный удар снова нанесен в сердце. Кто увидит памятник, не поймет замысел родителей. И только я знал. Они умерли в тот день, когда дочь погибла, серо и безрадостно прожили без нее жизнь, и оба сдались, как только судьба предоставила шанс. И что бы я ни делал, моя любовь не была нужна. Неродной, нелюбимый сын так и остался за кадром их жизни. Я все знал и понимал, но желание родителей увековечить эту правду на памятнике раздирало сердце на части. И если бы не любимая Даша, окружившая любовью и заботой, переживая вместе мою боль, пришлось бы в одиночку переживать эти страшные мучения.

Закрыл глаза, пытаясь успокоиться, и снова открыл. Памятник больше не приносил боли. Уже свыкся с мыслью, что я был для них никто, и мог спокойно смотреть на него.

Я перевел взгляд на отца. Он улыбался с изображения, и я только порадовался, что сейчас папе не больно. Стал вспоминать нашу последнюю встречу с ним.

Мы переехали и стали обустраиваться в новой квартире, растили Веронику, и потом у нас родилась дочка София. Я был рад нашему решению переехать в Аллубьевск. Искренне полюбил крупный город, в котором было комфортно жить, и понимал, насколько здесь будет хорошо нашим детям. Моя новая должность приносила огромное удовольствие от работы и отличную зарплату. Владимир Николаевич мне помогал на первых порах, а сейчас я уже сам справлялся и был у него на хорошем счету.

Отец позвонил так неожиданно, что я даже не узнал его. Впрочем, это было неудивительно. Я не слышал его десять лет. Голос был болезненным. Он буквально прохрипел в трубку:

— Костя, это папа. Я сейчас в больнице. Ты можешь приехать?

Мозг начал лихорадочно работать. Главное успеть.

— Постараюсь. Сейчас живу в Аллубьевске. Скидывай адрес.

Сразу же отправился к Владимиру Николаевичу и честно сказал, что мне надо к отцу в Солодовск. Я долго не брал отгулов, и директор пошел мне навстречу.

Взял на всякий случай полторы недели и поехал домой. Быстро рассказал Даше, складывая вещи в чемодан, что отец все же позвонил. И в тот же день уехал. Аллубьевск был далеко от Солодовска. На поезде добираться два дня, и быстрее способа не было.

Приехал на вокзал, вызвал такси и прибыл сразу в больницу. Когда увидел отца и подошел к его кровати, не смог сдержать протяжного стона. Он очень плохо выглядел, и было видно, что папа серьезно болен. Я понимал, почему он позвонил.

— Костя, спасибо, что приехал. Прости меня, сын. Я был не прав по отношению к тебе. Пришло и мое время сказать об этом.

Его голос был слаб, но я почувствовал фальшь. Встретился с ним взглядами. В его глазах плавала боль и равнодушие. Но это не то, что я ожидал увидеть. И тогда я понял, папе все равно. Он понимает, что умирает, и поэтому меня вызвал. Я могу сейчас задавать вопросы, но буду биться в глухую стену. И я не стал, потому что не видел смысла.

И только сейчас понял, что он лично попросил прощения, а не через письмо, как мама. Но я ничего не почувствовал, кроме тупой боли в сердце. Папа давно вычеркнул меня из жизни и даже не раскаивался, хотя мама говорила об обратном. Может, пусть он бы тоже написал письмо, чем так, как сейчас?

Но теперь точно знал одно. Если бы здесь лежала мама, я не смог бы перенести ее равнодушный взгляд и фальшивый голос без эмоций. Она тоже болела, но даже тогда не говорила со мной так, как отец. От этих мыслей я ощутил жуткую боль, сердце болезненно сжалось, и на миг показалось, что ноги подкашиваются. Я твердо ответил:

— Тебе не за что просить прощения. Спасибо, что помог тогда маме.

— Надя тебя любила. Мы не смогли. Костя, я скоро умру, знаю это, хотя врачи пытаются вылечить. Выполни нашу последнюю волю. Нам с Машей так хотелось сделать памятник по этому макету.

Он вытащил из тумбочки лист бумаги, сложенный пополам, и фотографию, протянул мне. Я, не глядя, положил в барсетку.

— Обещаю, что сделаю.

— Спасибо тебе, сын.

С тяжелым недоумением смотрел на отца и не понимал, почему нельзя было позвонить раньше? Мама же все рассказала, и я знал о его нелюбви ко мне. И несмотря на это, обеспечил бы уход и позаботился о нем. Постарался вылечить. Никогда не держал на него обиду.

— Папа, почему не позвонил раньше? Сколько ты здесь уже лежишь? Давай поговорю с лечащим врачом и узнаю, что нужно? Что у тебя за болезнь? Ее можно вылечить?

В глазах отца на миг промелькнула теплота, но тут же исчезла. Бесцветным голосом, он снова прохрипел и закрыл глаза:

— Не надо беспокоиться, Костя, больше не приходи ко мне, это ни к чему. Мое время пришло, и я рад этому. Похорони рядом с Машей и дочкой. Это все, что надо. Иди, сын. Я устал.

Отец перестал обращать на меня внимание, а я ушел из палаты. Изо всех сил пытался оправдывать его слова и поведение болезненным состоянием, но было мучительно сознавать, что он даже не поинтересовался моей жизнью. На сердце опустилась тяжелая плита и будто накрыла меня тьмой боли. Я ждал чего-то другого, когда ехал к нему? В глубине души, да. Но реальность оказалась жестче. К ни го ед. нет

Но я решил так просто не оставлять эту ситуацию. Нашел лечащего врача отца и все узнал. Заболевание у него было серьезное, и шансов оставалось мало, но они сделают все, что могут. Поступил к ним недавно и очень запустил болезнь. Я забронировал отель на несколько дней. Каждое утро звонил в справочное и узнавал его