С этими словами он жмет на педали. Заднее колесо проворачивается, он нажимает сильнее и трогается с места. В костюме из барберри[14], высоких сапогах и темных очках Орд-Лис похож на авиамеханика, который несется по заснеженному аэродрому. Те двое, что с трудом ступали по глубокому снегу и повстречавшихся ему на дороге к пилону, аплодируют, когда он проезжает мимо.

Меня зовет мой господин и повелитель, поэтому я возвращаюсь на переднюю палубу, где Грин как раз занят тем, что запихивает в холодный ящик разрезанные на полоски скудные остатки мяса последнего тюленя, оставшееся с вчерашнего дня.

— Еще льда, — коротко говорит он. Это значит, что я должен пойти и отколоть еще кусок льда для охлаждения мяса. При двадцатиградусном морозе Грин говорит так, будто только что вышел от зубного врача, а его лицо бело, как тюленье мясо. Ну, снова вниз, на лед, посмотрим, как там Орд-Лис на своем велосипеде.

Мы дрейфуем. Но то, что двухметровый пласт из снега и льда, на котором я стою, плывет по южным полярным водам, заметно примерно так же, как то, что Земля вращается вокруг своей оси и стремительно летит в космическом пространстве. Кажется, что все стоит на месте. Лишь когда айсбергу требуются оставшиеся до темноты четыре часа, чтобы протащиться мимо нашего корабля, тогда от страха, который нарастает по мере приближения ледяной горы, понимаешь, что все в этой белой пустыне находится в движении. В конце февраля, когда мы только что застряли, лед едва заметно двигался параллельно берегу в западном направлении. В начале марта он повернул на вест-норд-вест и прибавил в скорости. Уорсли и Хадсон лотом промерили глубину. Выяснилось, что она увеличилась с двухсот пятидесяти до тысячи метров. Мы могли быть уверены в том, что течение несет льды и нас вместе с ними вдоль Антарктического полуострова на север и что теперь граница льдов и залив Вакселя находятся у нас за спиной. День велосипедной прогулки Орд-Лиса по льдам, 6 апреля, — это семьдесят второй день с того момента, как нас зажало во льдах, и те двое, что повстречались ему и теперь поднимаются на борт, чтобы отрапортовать Сэру, — это как раз Уорсли и Хадсон. Они определили наше местоположение и рассчитали, что мы дрейфуем на север со скоростью четыре километра в сутки. «Эндьюранс» не сдвинулся с места и на ширину ладони, но вместе с ледяными массами преодолел сто восемьдесят километров.

Шеклтон спокойно воспринимает эту новость. Он стоит у релинга как раз надо мной и выглядит почти довольным, когда просит Уорсли сменить человека в «вороньем гнезде» (сейчас это Хау) и высматривать тюленей. Я знаю, что стоит за этой веселостью. Шеклтон мучительно старается ничем не выдать свое разочарование и свои опасения. На самом деле он радуется совсем по-другому. Когда мы разговариваем о книге, которую он мне дал почитать, с его лица исчезает всякое напряжение, в глазах мелькает лукавая искорка, и он не перестает улыбаться, за что как минимум один раз извиняется.

Я пользуюсь возможностью и спрашиваю Шеклтона, можно ли взять один ледяной блок из целой пирамиды ему подобных, приготовленных для строительства иглу и оказавшихся ненужными.

— Чтобы заморозить мясо, сэр!

Он смотрит на меня вниз так, будто видит впервые.

— Возьмите. Все время можете брать, — весело говорит он.

Одним яростным ударом топора Грин разрубает ледяной блок, светло-голубые обломки и сверкающие кусочки льда со звоном сыплются в заполненный до краев мясом ящик. Мимо, словно на ходулях, проковылял Хау, в своем желтом костюме за час сидения в «вороньем гнезде» промерзший до костей. Грин замахивается на него топором, обнажает остатки зубов и растягивает губы от смеха, довольный своей шуткой, а Хау крутит пальцем у виска. Он с трудом преодолевает ступени. Колени отказываются сгибаться. Он знает, что ему придется просидеть не менее двадцати минут у печки в «Ритце», прежде чем он сможет стащить шапку с головы.

— Тюлень два румба на юго-запад, — оглушительно кричит Уорсли из «вороньего гнезда» в ярко-красный мегафон. Это единственный предмет, который можно видеть с палубы. — Поправка: три румба. Тюлень три румба на юго-запад!

Всего в километре по ту сторону от двойного кольца из маленьких и больших ледяных конусов, окружающих корабль подобно военному обозу, и внутри кольца из тридцати иглу, где стоят теперь собачьи клетки, и немного дальше вышки, утыканные палками от вымпелов, которые должны служить ориентирами в случае пурги и урагана, на открытом льду охотятся пять человек на собачьих упряжках и ответственный за снабжение мясом на велосипеде. Отсюда они кажутся небольшими, нечетко различимыми в снежной пыли и медленно двигающимися фигурками. Уорсли руководит ими из «вороньего гнезда», Крин и Маклин правят санями, Мак-Ильрой и Марстон сдерживают рвущихся собак, а Фрэнк Уайлд бежит пешком или на лыжах к месту, где лежит тюлень.

До корабля доносится только еле слышный звук выстрела.

— Слышал, мечтатель? Работы добавится, — говорит Грин и садится на готовый ящик, чтобы тот закрылся. — Плакали сегодня твои три часа.

Помимо ночных вахт, после которых человек на следующий день освобождается от всех работ, каждый из нас должен по три часа ежедневно выполнять свои непосредственные обязанности, таскать уголь, колоть лед. Оставшееся время каждый использует по своему усмотрению. Но, естественно, создание как можно больших запасов продовольствия перед тем, как через три недели наступит полярная ночь, является первоочередным делом, поэтому те, кто ездят на охоту, Орд-Лис, кок и я почти целый день заняты заготовкой, контролем и укладкой мяса для нас, собак и кошки, а также жира и ворвани для печей и ламп. И поскольку никто не обладает таким же острым зрением, как шкипер, ему приходится чаще, чем он должен, сидеть в «вороньем гнезде» и руководить охотниками, крича и размахивая флажками, предупреждая их о неожиданно появляющихся в полыньях косатках или морских леопардах. В соответствии с ежевечерне объявляемыми в «Ритце» расчетами мы заложили пять тысяч фунтов мяса и жира и сможем питаться ими три месяца, не притрагиваясь к концентратам и консервам.

Три месяца… К началу июля мы уже несколько месяцев будем жить в темноте.

Между тем люди внизу, на льду, разделились на две группы. Пока одна группа была занята тем, что старалась удержать обе упряжки собак, пытавшихся вцепиться в горло друг другу, другую группу ожидала самая тяжелая часть работы — разделка тюленьих туш, вес которых может превышать пятьсот фунтов. Начинает смеркаться, поэтому мне не видно, как Уайлд, Крин и Мак-Ильрой, который использует свои навыки хирурга, склонились над мертвым животным. Но я знаю (я видел это десятки раз), что каждый удар попадает в цель — нужно делать все как можно быстрее: пока тюлень еще теплый, те, кто занят его освежеванием и разделкой, не обморозят себе руки.

Первый, кто выныривает из сгущающихся сумерек, — это не погонщик собачьей упряжки и не Фрэнк Уайльд со своими лыжами. Это — Тетя Томас на своем велосипеде. Он приезжает, преисполненный спокойствия. Я сразу вспоминаю, как однажды мягким зимним вечером преподобный Хэккет вернулся в Пиллгвенлли с только что прошедших похорон.