– Если может себе позволить, – коротко заметил Алекс, и Персефона поняла: он хочет как можно быстрее покончить с темой ее злопамятной родственницы.

– По-моему, лучше иметь врагов поблизости и за ними приглядывать. Разве нет? – воинственно высказалась Персефона, не желая, чтобы ее исключали из обсуждения некоторых наклонностей Корисанды и мер по ее сдерживанию.

– Конечно, лучше, – беззаботно согласилась мать, как бы не замечая плохого настроения дочери. – Мои дорогие, обед вот-вот подадут, так что прошу к столу. Скоро должен прийти викарий, чтобы обговорить свадебную церемонию. Вы безопасно уединитесь с ним в кабинете Джека, а я пока смогу обсудить с кухаркой и дорогой миссис Мэйбури ваш свадебный завтрак.

– Разве ты не присоединишься к нашей встрече с мистером Бутоном? – с отчаянием взмолилась Персефона. Она представляла, какие невинно-неудобные вопросы начнет задавать престарелый викарий Эшбертона, когда они с Алексом окажутся с ним в комнате.

– Конечно нет. С моей стороны было бы очень глупо разыгрывать из себя дуэнью в присутствии священника. Кроме того, мое присутствие наверняка помешает его преподобию прочесть вам свои умные наставления о любви и супружеском долге. Мы с твоим отцом их много в свое время выслушали. И если б тогда знали, что будем в браке так счастливы, то прислушивались бы гораздо лучше. Так что слушайте повнимательней. Мистеру Бутону будет очень приятно видеть, что дочь пары, которую он когда-то сочетал браком, счастлива так же, как в свое время были счастливы ее родители. Насладитесь проповедью и порадуйте его романтичностью.

– Конечно, мы постараемся, леди Сиборн, – откликнулся Алекс, прежде чем Персефона успела придумать оправдание.

– Конечно, мы постараемся, – кротко повторила она и понадеялась: это не репетиция будущих брачных отношений. Не стоит ожидать, что она смиренно будет изображать эхо своего мужа после свадьбы.

С упавшим до самых элегантных туфелек сердцем Персефона приняла руку своего жениха, и они последовали за матерью из старой уютной комнаты. Возможно, старания изобразить из себя довольную и веселящуюся невесту хоть как-то ее займут и помогут смириться с собственным желанием к мужчине, который никогда ее не полюбит. Как же права была Джессика, когда требовала именно любви! И как ей самой хотелось бы иметь силу воли и идти по жизни своим личным путем, без него. Впрочем, мосты уже сожжены. Да и у нее никогда не хватило бы решительности на подобное. По ее телу прошла дрожь, когда она представила себя полностью отвергнутой обществом. Даже если бы ей сейчас предоставили выбор, она все равно бы согласилась на этот брак – просто не могла навлечь позор на семью Сиборн и Александра Фортина, графа Калверкоума.

– Вы замерзли, моя дорогая? – спросил последний и ощутил, какой озноб ее охватил при мысли о возможной зияющей пропасти в будущем брачного безразличия лет эдак на пятьдесят.

– Разумеется, нет. Сегодня прекрасный день, – пробормотала она в надежде скрыть свою сильную тревогу.

Граф тем временем подхватил в холле забытую кем-то из сестер шаль и заботливо накинул Персефоне на плечи.

– Как мило с вашей стороны, милорд, – с благодарностью выговорила она.

– О, я даже рискую стать очень галантным, – с ироничной улыбкой ответил он, и Персефона опустила глаза. Ее душили слезы: ей предстояла супружеская жизнь с очень галантным мужем.

Маркус лежал на койке в маленькой душной комнатке, которую уже изучил вдоль и поперек, и намного лучше, чем ему бы того хотелось. Он устал сидеть взаперти, а липкая жара и духота безумно действовали ему на нервы. Он страстно хотел принять ванну, может, после этого перестанет чувствовать себя оголенным нервом. Он был расстроен и ужасно маялся от скуки. Ему решительно нечем было заняться, и даже не за кем наблюдать. Он столько часов занимался выскребанием каменных крошек вокруг прутьев оконной решетки, а в итоге лишь обнаружил: те уходят глубоко в стену и необыкновенно крепки. Его дух совсем упал, он решил продремать жаркую половину суток, но быстро осознал: что-то изменилось. И он захотел узнать, что именно.

Он заставил себя дышать медленно и размеренно, сонно повернулся спиной к крепкой дубовой двери на случай, если за ним наблюдают. Был полдень пятнадцатого дня его заключения. Как жаль, что не прислушивался к разговору Джека с Калверкоумом, когда те в Эшбертоне обсуждали своих врагов.

Мужчина среднего роста и плотной комплекции напал на него и накачал каким-то отвратительным напитком, из-за чего остальные воспоминания очень сильно размылись. Этот человек мог отлично маскироваться и имел соответствующие принадлежности – грим, парик, защечные подушечки – но холодный блеск глаз свидетельствовал: он наконец заполучил в руки желанную добычу. Его похититель был либо сумасшедшим, либо имел какой-то сильный мотив, но больших денег у него не было.

Маркус размышлял: «Нет, этот тип с ледяным взглядом не безумец, скорее всего, похитил меня ради власти над Джеком или Ричем. Все знают – Джек отправился в свадебное путешествие еще до того, как я уехал из Эшбертона. Значит, остается Рич. Хорошо, Рич сейчас все-таки за пределами Англии и не знает, что я – его младший брат – угодил в ловушку, просто проморгал врага из-за моей маленькой соблазнительной Клэри. Все можно исправить, только бы не стало слишком поздно».

Маркус поежился от мысли, что им воспользовались, дабы выманить Ричарда из укрытия. Маркус никогда не завидовал старшим братьям, а между собой Джек и Рич держались как родные братья. Персефона же всегда с радостью присоединялась к ним в любых шалостях, и мужская половина Сиборнов готова была за нее хоть в огонь и в воду.

Напавший на него той ночью злодей явно готов был напасть и на женщину. Если в тот острый момент Рича не оказалось бы дома и он не сумел бы защитить юную племянницу Алекса, это доказывало – на самом деле именно она является мишенью похитителя, а не Рич. Но если брат так самозабвенно посвятил себя ее благу, значит, испытывал к ней какие-то глубокие и сильные чувства. Значит, подумал Маркус, ее врага Рич считал очень опасным. Тут его пробрала дрожь, он с трудом ее подавил.

Хладнокровный негодяй похитил Маркуса прямо на земле Сиборнов, но явно не беспокоился, что пленник его узнает. Все риски самого похищения он предоставлял нести своим сообщникам, из них Маркус знал в лицо только темноволосую охранницу. Как жестоко и эгоистично сделать из нее тюремщицу и заставлять рисковать, в то время как настоящий зачинщик где-то спокойно обделывает свои делишки. Маркуса так сильно расстроила эта мысль, что он едва не вскочил на ноги и снова не заходил по комнате.

Впервые с тех пор, как очнулся в тесном заточении, он осознал правду – его тюремщица определенно была высокого происхождения. Он удивился, как он раньше этого не понял, несмотря на всю ее притягательность. «Правда, не сказать, что она обращалась со мной с пиететом», – с кривой улыбкой подумал он.

Если бы только она ему доверяла! Они смогли бы бежать вместе и укрыться в Эшбертоне или Сиборн-Хаус. Он бы уж проследил, чтобы она получила достойное облачение и к ней относились бы как к настоящей леди. Маркус попытался было представить свою неистовую надзирательницу в белом муслине и чопорном белом шелке, но ничего не вышло. Густая шапка темных кудряшек и угольно-черные глаза просили ярких чистых цветов и экстравагантных драгоценностей, подчеркивающих кремовую шелковистую кожу. Впрочем, это бессмысленно. Невозможно все время вариться в собственном желании и представлять себе эту безымянную леди в роли своей любовницы, а может, и даже жены. У него закипала кровь при одной мысли о прекрасной коже обнаженного тела: не надо думать о сброшенном одеянии и его расцветке.