– Впечатляет. Кажется, что-то подобное рассказывают про Моцарта. У него будто бы была сумасшедшая память.

– Ах, Моцарт… К несчастью для Дамьена, это не совсем его случай. Но вы абсолютно правы, Моцарт был наделен необычайной памятью. Что, кстати, позволяло ему бессовестно присваивать себе чужую музыку. Слышали такой анекдот? 11 апреля 1770 года ему четырнадцать лет, и он слушает в Сикстинской капелле самое «засекреченное» произведение Ватикана, «Miserere» Аллегри[23]. Произведение исполнялось два раза в год, а партитура его охранялась строже, чем любое сокровище. Спустя несколько часов, преспокойно усевшись за стол, Моцарт целиком записал его без единой неправильной ноты. Слышал же он его всего один раз.

– Нет, я не знала… Извините меня, Шарль, но я не совсем понимаю, что Дамьен здесь делает. Ведь у него нет проблем с памятью, скорей наоборот!

– Проблема в том, что все эти ненужные детали, которые он запоминает, занимают сто процентов его внимания. Поэтому ему не удается уловить общий смысл разговоров или того, что происходит вокруг. Разве у вас самой мозги не забиты старыми кодами кредитных карт или ничего не значащими пустяками?

– Да, тут вы правы! Когда я была маленькая, у нас была собака, Опал. Мелкая дворняжка с клеймом, нанести его стоило гораздо дороже, чем сама собачка. Я выучила наизусть номер, RFT745, и до сих пор его не забыла, хотя мне никак не удается запомнить новый телефон нашей бригады.

– Вот вам и конкретный пример плохого фильтрования, нарушения функции… Мы до сих пор не поняли, как мозг отбирает, что следует сохранять всего несколько часов, несколько дней или всю жизнь… Поэтому Дамьен теряется во всех своих бесполезных воспоминаниях… Кора головного мозга существует для того, чтобы выучивать, но главное – чтобы забывать! Это составляет равновесие. А вот Дамьен никогда ничего не забывает.

Они снова шли в том направлении, которое указывали большие серые стрелки.

– Наш мозг – это невероятный, непревзойденный механизм. Люди приходят в восторг, например, от шахматистов, их способности на память знать сотни дебютов. А известно ли вам, что механизмы, запущенные для того, чтобы видеть или передвигаться, производят еще гораздо большее впечатление? Доказательство: роботы не умеют этого делать или делают очень плохо, зато они превосходно играют в шахматы!

– Возможно, это объясняется тем, что мы все способны передвигаться, хотя никто об этом не задумывается… Это почти… врожденное умение…

– Не врожденное, уж вы мне поверьте! Достаточно, чтобы мельчайшая частица серого вещества перестала нормально функционировать, и мы тут же получаем предельные случаи. Например, я наблюдаю одного пациента, который «не видит» левой части своего тела. Дефект проприоцепции, восприятия себя. Того, что обычно называют шестым чувством.

– Я думала, что шестое чувство приписывают только женщинам, – с улыбкой заметила Люси.

– Нет-нет. Шестое чувство – это умение с закрытыми глазами коснуться указательным пальцем своего носа, а не ткнуть мимо. Осознавать свое тело. Попробуйте, и вы увидите.

Люси закрыла глаза. Палец коснулся точно кончика носа. Работает. Великолепно развитое шестое чувство.

– Так вот, возвращаясь к моему пациенту. Для него недуг имеет драматические последствия. Его пугает собственная левая рука, он воспринимает ее как чужую. Он постоянно бьет себя по левому бедру и вопит: «Убирайся! Убирайся!» Он ест только с правой стороны тарелки… Аналогично, причесывается он тоже только с правой стороны… Конечно, чтобы поверить во все это, его нужно видеть, однако геминеглект[24] существует… Потом еще есть Кароль, у которой повреждено мозолистое тело, белая субстанция, соединяющая два полушария мозга. Если мозг дает ей команду завинтить болт, левая рука завинтит правильно, а правая развинтит, в полной уверенности, что завинчивает. А Жорж! Ну да, Жорж! Он…

Ванденбюш продолжал рассказывать: болезнь Уиппла, вирус герпеса, области Брока и Вернике, а Люси принялась вспоминать свое пребывание в больнице. Она тогда была еще подростком. Все врачи, собравшиеся вокруг нее и склонившиеся над ее мозгом… Результат операции – длинный шрам у нее на затылке. Она все изменила. Внезапно Люси едва слышно прошептала:

– Химера…

Невролог прервал свой монолог:

– Простите, что?

– Хи… Химера… Вам это что-нибудь говорит?

– Кроме мифологического чудовища?

– Кроме мифологического чудовища…

Не сбавляя шага, он отрицательно покачал головой. В тот момент, когда она уже собиралась посвятить его в свои открытия, которые доставили ей столько неприятностей, создали такое непонимание среди окружающих, Ванденбюш воскликнул:

– Манон!.. Проснулась и уже устроилась! Какая пунктуальность! – Он остановился и обернулся к Люси. – Эта Химера. Вы о чем?

– Да не важно…

– Ладно… – Он поднял указательный палец. – Ах да, последнее! Пожалуйста, отвечайте быстро. В какие цвета выкрашен вестибюль?

Вопрос застал Люси врасплох.

– Синий, желтый, красный, дико fashion[25]. А что?

– Феноменальная зрительная память. Полагаю, это помогает вам в работе, в частности, когда надо зафиксировать место преступления. Короче, оставим это… Если через год я спрошу вас, что вы делали 25 апреля 2007 года, вы, возможно, не вспомните. Но если я дам вам приманку, булавку в руке, например… Михаэль Дерво, «MemoryNode», Манон, клиника, пение канареек… Вы даже обо мне вспомните! Автобиографическая память. Всегда, через год, даже через десять лет, вы без проблем сумеете вернуться сюда, вы будете знать, что надо идти по зеленому ковровому покрытию в направлении, указанном серыми стрелками, чтобы попасть в зал «MemoryNode». Процедурная память. Вы также будете знать, что такое гиппокамп. Семантическая память. И наконец, вы можете назвать мне три числа, отмеченные Дамьеном?

– Уф… Он назвал количество раз, которые он повстречал вас… А в сумме получилось девяносто девять…

– Шестьдесят седьмая встреча в коридоре, двадцатая на одной и той же плитке – номер двенадцать, если считать от входа. Эти детали не имели для вас никакого значения и исчезли из вашей рабочей памяти… Естественный фильтр забывания, поддерживающий равновесие… Вот… Надеюсь, вы поняли роль каждой из ваших памятей.