один раз — еще похвальнее, а если не пьет вовсе, что же может быть лучше этого? Но где найдут такого человека, который бы не напивался? Если найдут, то он достоин всякого почтения»[536].

«…У них есть закон или обычай… когда кто-нибудь из младших оскорбляет кого-нибудь, то их старшие не щадят их, а подвергают тяжкому бичеванию»[537].

«Отныне и навеки всем надлежит с почтением справлять свой день рождения»[538].

«Есть у них чудной обычай. Если у двух людей помрут, у одного сын лет четырех или около того, а у другого дочь, они их женят; мертвую девку дают в жены мертвому парню, потом пишут уговор и сжигают его, а когда дым поднимется на воздух, говорят, что уговор понесло на тот свет, к их детям, чтобы те почитали друг друга за мужа и жену. Играют свадьбу, разбросают еду там и сям и говорят, что это детям на тот свет. Делают вот еще что: нарисуют на бумаге на себя похожих людей, коней, ткани, бизанты, сбрую, а потом все это сжигают и говорят: все, что рисовали и сожгли, будет у их детей на том свете. А как кончат все это, почитают себя за родных и родство блюдут так же, как бы их дети были живы»[539].

Чингисхан узаконил эти нормы родового и племенного обычного права в «Книге Великой Ясы», установив суровые наказания за их нарушение.

По свидетельству многих источников, аморальными, предосудительными поступками у монголов считались содомия и прелюбодеяние. Гильом де Рубрук по этому поводу замечает: «Они карают смертным приговором… соитие не со своей женщиной. Под не своей женщиной я разумею или не его жену, или не его служанку. Ибо своей рабыней можно пользоваться как угодно»[540].

Замечу, что в основе узаконенных Чингисханом норм обычного права были те самые «старопрежние притчи, которые матушка Огэлун ему сказывала, слова предков сокровенные, которыми она его поучала»[541]. И главное, эти нормы следует рассматривать в неразрывной связи с многовековыми национальными традициями, мировоззрением, особенностями жизнедеятельности, быта, верований монголов.

Действительно, многие «похвальные обычаи», узаконенные Чингисханом, были связаны с монгольским шаманизмом. В частности, появление в «Книге Великой Ясы» запретов в отношении воды и огня связано с анимистическими представлениями древних монголов, которые сохранились у их потомков в эпоху Чингисхана, по-прежнему считавших, что небесный и земной мир (степи, горы, реки и озера) населены гениями-хранителями. Если относиться к ним без должного уважения, гении-хранители рассердятся, и тогда не миновать беды.

Если черпать из водоема воду руками, мыться в нем или стирать грязную одежду, это приведет к загрязнению воды. И тогда гений-хранитель этого водоема обидится и обрушит на головы местных жителей молнию.

По поводу мотивов этих запретов французский ученый, автор книги «История великого Чингисхана» (1710 г.) Пети де ла Круа писал: «В древнем Монголистане… люди так боялись грома, что, только заслышав его раскаты, бросались в отчаянии в реки и озера и многие тонули. Тэмуджин, видя, что из-за этого страха гибнут многие из его лучших воинов, в которых он нуждался, строжайше запретил, под страхом наказания, всем входить в воду под каким бы то ни было предлогом и даже стирать одежду в текучей воде во время грозы (выделено мной. — А. М.)»[542].

Г. В. Вернадский, уточняя, на его взгляд, сбивчивое пояснение французского коллеги, писал: «Мотивы, обусловившие издание этих указов, двоякого характера. С одной стороны, здесь сказывается ритуалистический страх перед природой: боязнь осквернения человеком одной из основных стихий, что могло бы оскорбить Верховное Существо (Всевышнего Вечного Тэнгри. — А. М.). С другой стороны, тут действовали весьма практические — можно сказать, научные — соображения: желание избежать поражения людей молнией в случае, если они соприкоснутся с водой во время грозы»[543].

С «легкой руки» Аль-Макризи, который утверждал, что Чингисхан «запретил им (монголам. — А. М.) мыть их платье в продолжение ношения, пока совсем не износится», в более поздних источниках, а вслед за ними и трудах некоторых исследователей это утверждение стало тиражироваться и дошло до нашего времени.

Правду сказать, некоторые источники конкретно указывали, когда («во время грозы») и где («в проточной воде») монголам запрещалось стирать[544] и сушить, «раскладывая на земле выстиранную одежду». Причины — такие же, о которых шла речь выше. Однако это не свидетельствует о том, что монголы вовсе не стирали одежду и не мылись. Просто дело в том, что у монголов традиционно не принято выставлять напоказ стирку и сушку одежды, а также мытье тела.

Огонь наряду с водой считался у древних монголов очистительным началом. «В качестве очистителя, — писал Доржи Банзаров в книге „Черная вера“ (1891 г.), — огонь считался покровителем каждого дома, а очаг, где его разводят — каким-то святилищем… Огонь, разведенный в доме, очищает его, как бы освящает его… Почитая огонь источником и символом чистоты, монголы оказывали к нему большое уважение и старались держать его в чистоте…»[545]Этим объясняется включение в «Книгу Великой Ясы» запретов в отношении огня[546], а также обязательных правил использования его очистительных свойств.

С древними же верованиями монголов связана традиция убоя скота без пролития крови. Монголы той эпохи считали, что все имеют свою душу, которая находится в голове, сердце и крови. Если животному перерезать горло, то прольется кровь, и его душа тут же покинет тело. А это — плохая примета: быть беде. Поэтому в «Книге Великой Ясы» появилась специальная норма обычного права.

Кстати, с этим же поверьем связана традиция древних монголов казнить высокородных врагов без пролития крови.

По свидетельству Аль-Макризи, Чингисхан законодательно закрепил традиции гостеприимства и взаимопомощи. При всем при этом злоупотребление гостеприимством хозяев и нарушение общепринятых норм поведения, о чем поведал нам Плано Карпини, могли стоить нарушителю жизни.

Интересна версия появления запрета Чингисхана называть предметы нечистыми: «И во время возвращения Чингисхана из той земли (из похода в Среднюю Азию. — А. М.) у них не хватило съестных припасов, и они ощущали сильнейший голод, но им удалось тогда найти свежие внутренности одного животного; взяв их, они сварили, вынув только кал, и отнесли их к Чингисхану; тот поел их вместе со своими, и поэтому Чингисом было установлено, чтобы не бросать ничего от зверя, ни крови, ни внутренностей, ни чего другого, что можно есть, за исключением кала»[547].

По поводу нормы обычного права монголов (о подавившемся человеке), процитированной Плано Карпини, следует отметить, что таким образом в «Книге Великой Ясы» было выражено традиционно негативное отношение монголов