Да будет покровителем мой дух

Твоим потомкам, Тэмуджин, в веках!»[572]

Чингисхан пообещал исполнить просьбу бывшего побратима: «„Ты будешь умерщвлен, но кровь твоя не будет пролита, и прах твой с почестями будет погребен“. И по велению Чингисхана Жамуха был умерщвлен, и прах его был предан земле»[573].

Желание Жамухи умереть бескровной, без членовредительства смертью и стать после смерти гением-хранителем монголов связано с верованиями монголов в то, что сулдэ («жизненная сила») великого человека после его смерти может стать гением-хранителем рода-племени лишь в том случае, если удалось избежать истечения крови из тела и членовредительства, так как именно кровь и костяк являются вместилищем сулдэ.

Обращая внимание на то, что «смертная казнь играет такую большую роль в уголовном праве Ясы», Г. В. Вернадский считал это следствием того, что «основной целью наказания в понятии Ясы является физическое уничтожение преступников»[574].

По мнению китайского ученого Чигэ, который посвятил специальную главу собственного сочинения процессу формирования системы судопроизводства Великого Монгольского Улуса и вопросу оправданности предусмотренных «Книгой Великой Ясы» суровых мер наказания, это высказывание американского ученого дало старшему поколению исследователей повод оценить «Книгу Великой Ясы» как «омерзительно-бездушную» и «чрезмерно суровую».

Если первая формулировка представляется китайскому ученому слишком эмоциональной и малообоснованной, то со второй оценкой он был готов согласиться. Решимость и суровость, которые приходилось применять для достижения действенности законов и указов Чингисхана, китайский ученый объясняет стремлением последнего превратить Великий Монгольский Улус в мировую империю. Без суровых наказаний за трусость на поле боя и невыполнение приказа командира о наступлении, за кражу боевых коней нельзя было рассчитывать на победу и достижение поставленной цели. В то же время воины и остальные подданные, строго соблюдавшие законы и самоотверженно, героически сражавшиеся на поле боя, верные своему хану и честные перед непосредственным начальником, могли рассчитывать на ханские пожалования — высокие чины и награды, а их семьи — на увеличение благосостояния. Именно поэтому приближенные хана (ноёны и чиновники) и простые воины (и даже вассалы) строго соблюдали монгольское законодательство[575].

Подтверждение оценкам китайского исследователя мы находим у Плано Карпини, который, описывая «хорошие нравы татар», отметил благотворное влияние принятых Чингисханом «чрезмерно суровых» законов на поведение и нравы его подданных: «Словопрения между ними бывают редко или никогда, драки же никогда, войн, ссор, ран, человекоубийства между ними не бывает никогда.

Там не обретается также разбойников и воров… отсюда их ставки и повозки… не замыкаются засовами или замками…

Женщины их целомудренны, и о бесстыдстве их ничего среди них не слышно…

Татары более повинуются своим владыкам, чем какие бы то ни было люди, живущие в сем мире… более всех уважают их и нелегко лгут перед ними»[576].

По поводу последнего интересно мнение брата Гайтона из ордена премонстрантов, изложенное в его книге «Цветник историй земель Востока» (1307 г.): «(Монголы. — А. М.) воздерживаются от вранья только в двух случаях: во-первых, в делах военных никто не станет хвалиться тем, чего не было на самом деле, или отрицать, что он бросился бежать или выказал еще какую другую низость. Во-вторых, если татарин (монгол. — А. М.) совершит какое-нибудь преступление, за которое он должен держать ответ, и допрашивать его будут в присутствии правителя или судьи, то он станет говорить одну только правду, даже если поплатится за нее головою»[577].

* * *

Подводя итог законотворческой деятельности Чингисхана на начальном периоде его правления, следует констатировать, что фактическая публикация на Великом хуралтае 1206 г. первоначального состава «Книги Великой Ясы», состоявшей из указов Чингисхана, принятых в 1189–1206 гг., знаменовала собой второй этап формирования правовой системы монголов в эпоху Чингисхана, когда волею и мудростью провозглашенного единодержца были установлены «…для каждого дела законы и для каждого обстоятельства правило и для каждой вины — кара»[578].

На первом этапе (1189–1205 гг.) формирования монгольского имперского законодательства «зарождались элементы права, отдельные правовые идеи и принципы, правовые нормы и правоотношения. Разрастаясь и укрепляясь, данные юридические фрагменты постепенно „складывались“ в единую и внутренне согласованную правовую систему конкретного общества…

На втором этапе (1206–1227 гг.) (этого процесса. — А. М.) правовые нормы начали оформляться письменно для всеобщего сведения. Формальная определенность права — его важнейший признак, без которого права в принципе быть не может» [579].

Как явствует из уже рассмотренных яс-законов и тех правовых норм, которые нам еще предстоит прокомментировать, правовые нормы монгольского имперского права складывались преимущественно тремя основными путями: «1) перерастание мононорм (первобытных обычаев) в нормы обычного права и санкционирование их силой государства; 2) правотворчество государства, которое выражается в издании специальных документов — нормативных актов; 3) судебное право, состоящее из конкретных решений (принимаемых судебными органами и приобретающих характер образцов, эталонов для решения других аналогичных дел»[580].

Вслед за П. Рачневским[581] позволю себе сделать предположение о том, что ясы в «Книге Великой Ясы» располагались в хронологическом порядке и погодно[582]. Косвенным подтверждением этого предположения является следующий билик Чингисхана:

Еще он сказал: «Военачальники тумэна, тысячи и сотни, съезжающиеся выслушать наши мысли в начале и в конце года и возвращающиеся назад, могут начальствовать войском; состояние тех же, которые сидят в своем юрте и не слышат мыслей наших, походит на камень, упавший в большую воду, или на стрелу, пущенную в заросли тростника: они оба бесследно исчезнут. Таким людям не подобает командовать»[583].

Из процитированного билика мы узнаем об установленном Чингисханом порядке проведения два раза в год съездов военачальников тумэнов, тысяч и сотен для выслушивания мыслей императора. Думается, что, помимо назидательных рассказов, на этих съездах говорилось и о принятых за истекший год ясах, которые «повелевалось принять к исполнению».

Если наше предположение верно, то свитки или Синие росписи, на которые записывались ясы и приказы Чингисхана[584] и которые затем «сводились в единый Свод», являются Сводом имперских законов Чингисхана, впоследствии названным А.-М. Джувейни «Книгой Великой Ясы»[585].

Однако вернемся к итогам Великого хуралтая 1206 г. Характеризуя утвержденный на нем первоначальный состав «Книги Великой Ясы», явившийся логическим результатом законотворческой деятельности Чингисхана в 1189–1206 гг., русский военный историк XIX в. М. И. Иванин писал: «При кочевой жизни нельзя иметь ни крепких оград, ни подвалов, ни кладовых под железными запорами и замками, ни вообще недвижимого имущества и твердых прав на частное владение землею. В степи по редкости населения и кочевок очень легко обокрасть, ограбить или умертвить человека без опасения быть открытым; один удачный набег или ловкое воровство могли в одну ночь бедняка сделать богатым