— Как тебе подарочек? Это Брезан смастерил. Он у нас мастер-оружейник. Твой ремень тот две недели рассматривал, кряхтел, пыхтел. Потом засел за чертежи. Потом вовсе в город умотал. А вернулся уже с этим. Раз, говорит, ты его придумал, то пусть твоя фича и будет.

— Круто! — ответил я. — Реально круто вышло! Как настоящее оружие! Я его, отчего сделал-то? Все думал, чем бы скомпенсировать разницу между мной и волком, если он нападёт? Я-то мелкий.

— Был! — радостно ржёт Летяга. — Если не заметил, так ты уже с меня ростом вымахал!

— Тогда-то мелкий был, — улыбаюсь я. — Ну, и придумал. Вроде, ремень не нож, за оружие не считается. И всегда при себе. И доставать особо не надо. Выдернул и бей. А петли, потом назад пришить можно. Этакий, гибкий меч, из которого если что и удавку сделать можно.

— Во-во! — смеётся Летяга. — Брезан тож самое сказал!

Но тут же умолкает и становится сосредоточенным. Мы подошли к общинному дому. У входа нас встречает Ульташ. Осматривает меня, улыбается и чуть ворчливо выговаривает.

— Я тебя как внука когда-нибудь увижу? А? Все по делам, да по вызову. А просто в гости заглянуть? — он вздохнул и погрозил пальцем. — Чтоб завтра же на чай зашёл! Вижу, повзрослел. Взгляд изменился. И дар… а, так вот куда Верес-то подевался! Ну, что, юный воин, готов надеть ещё одну удавку?

— Так, все едино не миновать ее, — отвечаю я. — Какая разница сейчас или через год я ее надену?

— Тоже верно, — соглашается Ульташ. — Ты сам свою судьбу выбрал. Вернее, она тебя выбрала. Тогда пошли. Обряд знаешь?

— Да, — коротко ответил я и последовал за ним внутрь дома.

Обряд принесения клятвы служения был, разумеется, тайным и кто попало о нем знать не должен. Но меня просветили. Ещё во время моих скитаний, когда я коснулся этой темы, Верес охотно рассказал и про обряд и про его последствия. Руны клятвы, долга и подчинения фактически не оставят мне никакой самостоятельности и свободы действий. Каждый шаг я должен буду просчитывать на предмет пользы для рода. С момента принесения клятвы уже не я, а дед и дядя будут решать, где мне жить, чем заниматься, куда идти. А ежели у меня появятся собственные желания, то их я должен согласовывать с ними же, Вожаком и командиром. В том числе и вопрос женитьбы. То есть, я в самом прямом смысле слова отдаю им свою жизнь, волю и судьбу. Впрочем, я доверяю и Улару и Ульташу. Не думаю, что они реально заставят меня делать то, что мне не понравится. В обрядовой комнате все уже готово и горит круг из свечей. Я буквально кожей чувствую присутствие невидимых духов! Не спеша подхожу, снимаю одежду и оружие, отдаю вещи Летяге. А потом перешагиваю невидимую черту. Ульташ уже ждёт меня внутри круга. Он достаёт ритуальный, серебряный нож.

— Юргеш Невзоров, воин рода Серебряной Рыси! Ты избрал свой путь? Готов обрести имя?

— Да! Мой путь — это путь защитника рода! — отвечаю я.

— Путь защитника рода — это путь отречения, — продолжает Ульташ. — Ты готов отречься от воли своей и выполнять волю рода?

— Да, я готов!

— И ты готов кровью поклясться в верности роду?

Лезвие ритуального ножа коснулось груди и прочертило первую руну будущей печати. Кровь тут же впиталась в клинок.

— Да, я клянусь! Кровью своей, жизнью своей клянусь хранить и защищать честь Рода Серебряной Рыси!

— Ты признаешь меня своим Вожаком? — вопрошает Ульташ, неторопливо рисуя вторую руну. — Клянёшься выполнить любой приказ без промедления и отдать жизнь, если потребуется?

— Признаю! Ты достоин! Клянусь повиноваться или умереть!

— Предки Рода, вы подтверждаете клятву воина-защитника? — взрыкнул Ульташ, дорисовывая третью руну.

Ого, как пламя свечей взметнулось! А я краем глаза увидел, как рядом со мной встала тень отца!

— Я принимаю твою клятву, Юргеш, сын Улеша! — Рявкнул дед, заключая руны в круг, и ткнул кончиком ножа в их центр, напротив сердца. И торжественно закончил. — Я принимаю твоё служение! Отныне ты каратель рода!

Невидимые, багровые нити кровной клятвы опутали уже не сердце, а все тело, проросли в каждый нерв. Я рухнул на колени и стиснул зубы, молча терпя боль. Издавать звуки в этот момент не то, чтобы запрещалось, но считалось предосудительным. Ведь выбор добровольный.

— Давай, командир, принимай нового бойца, — проворчал дед, передавая нож дяде.

Улар шагнул в круг, забрал нож и повернулся ко мне. Чуть подождал, ровно до того момента, когда я смог более-менее ровно дышать.

— Я, Улар Крапива, командир отряда карателей, готов принять нового воина. Юргеш, сын Улеша, ты принимаешь меня как своего командира?

— Да, принимаю! — прохрипел я, плавно перетекая в позу уважительного подчинения.

— Принимаю в отряд нового карателя! — проворчал Улар. — Встань! Имя тебе Змей!

Я чуть вдохом не подавился. Но спорить было, во-первых нельзя. Это уже было бы нарушением только что данной клятвы. А во-вторых наречение имени тоже было своего рода испытанием. И потом, у дяди наверняка есть причина назвать именно так. Серебряный нож вывел в круге поверх остальных ещё одну руну. После чего дядя отступил, улыбнувшись самым краешком губ. Кстати, а ведь у Вереса и Летяги я никаких рун и знаков не видел. Куда они деваются? Неужели исчезают со временем? Но не успел я додумать эту мысль, как все, что на мне было нарисовано, вспыхнуло яркой зеленью. Тело обдало жаром, как при первом обороте. Руны намертво вплавились в кожу и исчезли. Все разом! Однако нити клятв никуда не исчезли. Я, словно марионетка, опутан ими весь. Впрочем, я же сам к этому стремился, верно? На плечо легла невидимая рука отца. И я тут же почувствовал, что не ошибся. Что мой выбор верный. Это моя судьба.

— Ну, пришёл в себя? — в уши ввинтился ехидный голос дяди. — Все, можешь одеваться. Обряд завершён. Как тебе новое имя? Всем отрядом выбирали!

— Спокойно, — смеётся Летяга, подавая мне вещи. — Ты бы своё лицо видел! Возмущение аж из ушей выплёскивалось!

— Да, про имя я не говорил, — ворчит Верес. — Так надо, мелкий. А ты, Литуш, вспомни лучше, как тебе самому имя давали!

— Было дело, — ухмыляется тот. — Но знаешь, Юрка, оно не просто так даётся. Ты это не сразу, но поймёшь.

Ночью мне приснился отец. Мы с ним сидели, как в детстве, на крыше дома и смотрели на звезды. Он мне рассказывал о маме, и о Матвее. О том, как