Примерно такую информацию Элизабет вывалила на Пэт, пока они медленно плелись из одного конца Бич в другой. Сумбурно, бессвязно, но кажется, Пэйшенс все поняла, потому что, дождавшись паузы в монологе, повернулась к Лиз и философски заметила:

— Ты не хочешь как-то намекнуть ему о том, что он тебе небезразличен?

Только этого не хватало.

— Нет, — поморщилась Лиззи. — Ты бы видела его лицо, когда он спрыгивал с дивана. Такое испуганное, затравленное… Ему это не нужно. Так и представляю, с каким сочувствием Робби скажет, что я милая, но не привлекательная.

— Ни один нормальный парень не скажет такого девушке в лицо.

— Но подумает.

Набережная неожиданно закончилась перекрестком с Элтон-Роуд. Лиз и Пэйшенс не сговариваясь перебежали дорогу и побрели в обратную сторону. Чайки кружили над пляжем и что-то громко орали на своем языке: кто-то бросил на гальку несколько булок белого хлеба, и птицы почти дрались за добычу. Элизабет безучастно смотрела на их суету, но мысли были далеко отсюда. Роберт пропал с радаров. Третий день он никак не давал о себе знать. Он и раньше не писал без повода, а сейчас его молчание приобрело несколько иноге значение. Будто отрубил все концы и исчез навсегда. Такое вполне могло случиться, матери всегда можно наврать, что отношения закончились, не успев начаться. Они ведь и так собирались «разойтись» ближе к Рождеству. Ну и что, что это произошло на полтора месяца раньше?

— И что будешь делать? — вдруг спросила Пэтти, нарушив создавшееся молчание.

Элизабет оторвалась от созерцания чаек и воды, перевела взгляд на подругу.

— Ничего, — пожала плечами она. — Тихо страдать. Как самая несчастная одинокая одиночка в мире.

Пэт сдавленно прыснула.

— Мне всегда нравилась твоя способность шутить даже тогда, когда ситуация не смешная.

— Мне ничего другого не остается. Или шутить, или прыгнуть с пирса.

Медленно они подошли к «Чайному дому». Чайки уже закончили драться за еду, победили три самые крупные. Лиз затормозила у ворот закусочной, бездумно провожая наглых птиц взглядом.

— Пойдем погреемся, — Пэтти толкнула ее локтем в бок.

Идея неплохая. Чай с чем-то сладким пришелся бы кстати. Развернувшись на пятках и глядя себе под ноги, Лиз молча стала подниматься на террасу «Чайного дома». Пэйшенс следовала за нею. Внезапно в плечо что-то врезалось.

— Прошу прощения! — прозвенел над ухом знакомый голос.

Элизабет вскинула голову, мотнув малиновым помпоном шапки.

— Лиззи?

На нее смотрела уже знакомая высокая синеглазая женщина. Более того, эта женщина наверняка уже считала себя родственницей Хэйлов. Вот и съездила повидаться с подругой… Черт!

— Здравствуйте, миссис Дадли, — промямлила Лиз, глядя в ее глаза.

— Какой сюрприз! — натянуто улыбнулась мать Роберта. — Как ты здесь оказалась? А Робби с тобой? Разве вы оба не должны работать?

Слишком много вопросов, слишком пластиковая улыбка. Лиз думала, что понравилась этой женщине. Неужели нет?

— А-а… Робби, — неуверенно протянула она. — Да-а… Конечно…. — Элизабет обернулась к Пэйшенс, в поисках поддержки, но та пребывала в полном недоумении. — Робби работает, естественно… А мне предоставили выходной за… эм… за хорошую работу. И я решила приехать на день в Кливдон.

Это бессвязное оправдание, кажется, подействовало верно. Выражение лица Мириам потеплело. Что ей так не понравилось сначала?

— О, как это мило, ты хочешь быть поближе к семье, да? — участливо спросила она.

О да. Нет места лучше дома.

— Мириам, мы идем? — раздался за ее спиной мужской голос.

Мать Роберта остолбенела, а удивление Лиз выросло еще на пару пунктов. Выглянув из-за плеча женщины, она увидела соседа Дадли, который был на дне рождения. Хиггинс? Хиггс? Он, видимо, вообще ее не узнал.

— Да, конечно, Кев… мистер Хиггс, — натянутая, как струна, прозвенела миссис Дадли. — Ты помнишь Элизабет, подругу моего мальчика? — и снова переведя взгляд на Лиззи добавила: — Я попросила мистера Хиггса помочь мне с покупкой нового карниза. Но мы ничего не купили…

— Карниз? В "Чайном доме"? — ожила Пэйшенс.

— О нет, что вы, — затараторила Мириам. — Мы просто зашли погреться. Сегодня холодно, не так ли?

Все участники беседы закивали, как китайские болванчики.

— Ну, мы пойдем. До свидания, Элизабет. Поцелуй за меня Робби, хорошо?

И, обогнув Лиззи, женщина заспешила вниз по террасным ступенькам.

— Да, — выдавила Элизабет ей в спину. — Конечно.

Но она даже не обернулась. Сосед посеменил следом, пребывая в полном неведении что происходит, а Лиззи осталась стоять на месте, глядя на их почти-побег.

— Что это было? — подала голос Пэтти.

Это было что-то очень странное.

— Понятия не имею, — задумчиво протянула Элизабет.

— Поцеловать Робби? Серьезно?

Отличная просьба, просто отличная.

— Это его мать, да? — продолжила Пэйшенс. — Я считаю, у тебя появилась хорошая причина повторить эксперимент. Звонишь и говоришь: «Эй, Робби, твоя мама просила тебя поцеловать от ее имени».

Лиззи тяжело вздохнула.

— Заткнись, Пэтти, — она развернулась ко входу в закусочную и размашисто пошагала по дорожке к двери.

— Почему? Это же шикарно!

Шикарно… Она ехала сюда за поддержкой, а в итоге получила лишнее напоминание, как было шикарно. Всего несколько секунд, но каких… Если Лиз продолжит думать про Робби, его бороду и кольцо в губе, то и правда свихнется.

— Ты не помогаешь, знаешь ли, — проворчала она, войдя в закусочную и придержав дверь для подруги.

— Ты ведешь себя, как закомплексованный подросток, — констатировала Пэтти. — Мы живем в двадцать первом веке. Девушки уже давно научились признаваться в чувствах первыми.

Лиз перестала слушать после фразы про подростка. Пэйшенс была почти права. Правда подростковый возраст давно остался позади, но Элизабет продолжала чувствовать себя закомплексованной, зажатой и ничтожной. Кто-то умеет через это перешагивать, а кто-то — нет. Лиззи — нет.

Возможно в двадцать первом веке и считается нормальным признаваться парню в чувствах, но ни в одном женском журнале не публикуют статистику отрицательных ответов на признание. Элизабет была уверена, что эта статистика удручающая. И если для мужчин отказ является своего рода испытанием из серии «что тебя не убивает — делает сильнее», то для женщины отказ — убийца самооценки и провокатор затяжной депрессии.

А когда самооценка и так не самая сильная сторона личности, то вгонять ее в минус нет никакого желания и сил.