— Я Сири, а как зовут всех вас? — я спустила ноги в валенках с саней, и не торопилась встать, покрутила ступнями, посгибала ноги в коленях, запустила руки в рукава шубы. А он так и стоял с улыбкой и поданной мне рукой.

— Достаточно церемоний, нам пора, — его отодвинул Жаман, и поднял меня из саней, схватив под руку, — по дороге ты все узнаешь, у нас будет очень много времени на разговоры. — он тащил меня по пирсу так быстро, что мне приходилось бежать. Перед тем, как подняться в лодку, я обернулась — эти двое уже были за нашими спинами, а возле костра похититель садился верхом, он не смотрел в нашу сторону.

В лодке я села на лавку так, чтобы мне было видно берег. Мы отчалили, и достаточно быстро гребцы отвели судно от причала, и костер становился все меньше и темнее. Внутри отрывалась ниточка, связывающая меня с этой уже привычной жизнью. Это ощущение было очень похоже на то, как меня маленькой приводили в ясли — раннее утро, мороз, открывается дверь в помещение, мы заходим с мамой в запах каши и других детей. Сейчас мне обметут валенки, и отдадут этой чужой, хоть и улыбающейся женщине. И как на зло, в тот момент, как я уже во взрослом состоянии понимала, что это был ежедневный рейс самолета, раздавался этот противный гуд в небе, добавляющий моменту трагичности. Меня оставили. Навсегда. На…сов…сем!

— Мое имя — Мальян, моего спутника зовут Жаман, а спутницу — Ониси, мы не желаем тебе вреда, — этот слащавый купчишка, а он именно такое впечатление создавал, подсел ко мне рядом.

— Я не запомню, я буду называть вас Белка, Стрелка и Артемон, мне так больше нравится, — я боролась с желанием ударить его локтем в выпуклый живот, и прыгнуть за борт, но, будто предчувствуя мое настроение, женщина подсела с другой стороны.

— Держи, выпей! — будет теплее, и чуть ярче будет твоя голова!

— Да куда уж ярче, — я взяла у нее фляжку, и понюхала содержимое. Самогон. Выдохнула, и сделала глоток. — а вы мастера делать это пойло, Ониси, и ты хорошо танцуешь, — я сделала еще один глоток, и посмотрела на точку, которая была костром. Мое плато сейчас стоит там, как и до меня, и моя река так же течет, как и до меня. Прощайте, хорошо, что я видела вас, и вы давали мне надежды и позволили мечтать. Дома скоро будет весна, и дочка поедет к моим родителям помогать посадить огород, в моем втором мире достроят дом, и со временем забудут обо мне, только Севар будет долго грустить, и винить себя. Юта справится с нашим бизнесом, мы с ней говорили перед моим отъездом на ярмарку, что скоро она будет главной по вязанию, а я буду заниматься чем — то другим.

Слез не было, была добрая грусть. Не осталось сил на ярость и злость, на шею садилась липкая, многопалая апатия. Она опускала под своим весом мои плечи, и шептала: «посмотри вокруг, просто наблюдай, ничего не нужно делать, просто смотри, и пропускай это через себя, не суетись, не думай, не думай». Шум весел начал складываться в монотонную музыку, а дыхание начало подстраиваться под нее.

— Положите ее, иначе она сейчас упадет, неси ткани, положите на ткани и укройте, скоро мы причаливаем. У вас мало времени, — я слышала голоса, как голос анестезиолога, который просит тебя сосчитать обратно от десяти, голос как в трубе, а ты пытаешься выговорить, и рот твой уже не принадлежит тебе, ты как рыба пытаешься его только открыть, и проваливаешься в цветной бульон, и летишь по трубе как в видео про американские горки. Господи, как же мне досчитать от десяти до одного, если совершенно невозможно открыть рот!

Хлопок, еще один хлопок. Пахнет корицей и кофе. Кофе, кофе! Я дома! Почему меня так качает, где я. Глаза открываются с трудом, дребезжащий свет, но это не свеча. Это лампадка, такая была у бабушки, она зажигала ее по утрам, чтобы поминать умерших. Длинная стеклянная трубка, в ней шнурок — фитиль, он торчит сильно, и чадит. Я в комнате без окон, и меня сильно качает. Не сани, не телега. Очень плавно. Лодка! Над головой шаги, стук весел о воду — много весел.

Глаза разлепила, надо мной стоит эта девушка, как же ее зовут, на зло, в памяти только Белка и Стрелка…волосы в хвосте сзади. Мягкая ткань черного платья струится до колен, а под ними становится штанами, которые до щиколоток плотно обтягивают красивые голени. Низкие кожаные тапочки мехом внутрь, безрукавка до талии. Брючный костюм тебе идет больше, девочка.

— Ониси, меня зовут Ониси, — произносит это, делая одолжение, и подает мне кружку. Красивую, тонкую, стеклянную, расписанную вручную, орнамент незнакомый, но органичный, и законченный, ни добавить, ни убавить. — Это отвар нари, он поможет тебе плыть.

— Что за гадость вы мне дали вчера, Ониси? Почему я была во сне? — я отпила из чашки, это действительно был кофе, только вот портило его сочетание с медом. Это гадко. — можно мне отвар без меда, я не люблю сладкое, мне надо без меда!

— Принеси без меда, — она крикнула в темноту за спину, и оттуда вынырнула девушка. Белокожая, голубоглазая, на голову накручены ткани, зеленое платье до колен, прямое как рубах, на груди три пуговицы. Сверху меховая куртка типа пиджака, расстегнута, овчиной внутрь, мех стриженный. На ногах сапоги. Это служанка или рабыня? Она не сильно забита, и одета хорошо. А еще, по сути, они мне прислуживают! Или меня еще не до конца продали, или я знаю что-то важное, как им кажется, и эта часть представления — пряник. Каким же будет кнут? Она будет лить на меня раскаленное железо с такой-же безупречной улыбкой, что сейчас наливает кофе из кофейника в новую кружку.

— Вот, без меда, я оставлю его здесь, — она поставила небольшой чайничек без крышки на низкий и широкий столик, — и если ты захочешь, можешь налить сама. Это Фари — моя служанка, а твою зовут Оми, она сейчас принесет одежду, и нагреет немного воды, чтобы ты помылась.

Фари — явно моя землячка, а вот Оми будет из ваших, даю зуб, вы не позволите мне оставаться со своими. И в этот момент вошла женщина. В моей старой жизни она бы украшала обложки модных журналов — безупречная матовая кожа чуть светлее цвета кожи Ониси, глаза как у пантеры, да и все ее движения были кошачьими, размеренными и томными. Волосы завязаны тканью, как и у первой девушки. Но на ней были брюки типа галифе, сапоги до колена с меховой оторочкой, Заправленная в брюки рубашка с тремя пуговицами, как верх платья Фари, Сверху был накинут теплый тканый плед. Она казалась девушкой из нашего времени.

— Тала Ониси, — Оми опустила глаза перед Ониси, и я вспомнила, как Ониси несли в клетке на берег, — все готово, я могу закончить дела? — она поклонилась перед ней, ожидая ее разрешения.

— Да, Оми, сделай все правильно, и не отходи от нашей гостьи, — я через край чашки видела, как она сверкнула глазами, делая акцент на том, что за мной нужно смотреть безотрывно, — сегодня не выходите, если что-то понадобится, за дверью есть люди, пусть позовут меня.

— Отдыхай, Сири, скоро принесут еду, я вижу, тебе понравился нари, — она улыбнулась снисходительно, — много лучше не пить, голова будет мутной, как вода весной, — она кавнула Фари, которая стояла столбом в темном углу рядом с Оми, и они поднялись по лестнице, открылась дверь, как будто там за ней прислушиваются к каждому шагу.