– Чернецкая? С нее станется! Хотя… хотя я уж не знаю, что и думать… Могла ли старуха заманить моих остолопов в лес, устроить Сметанному случку со своей кобылешкой, а потом перестрелять всех, кроме Ерошки? Чтобы и концы в воду? Ей как раз следовало бы все обстряпать без лишнего шума.

– А какого ляда тогда Ерошка прибегал? Ему бы, деньги получив, в бега пуститься! Нет, брат, не то, давай думать дальше!

– А ежели не Чернецкая, то кто?

– Чернецкой нет нужды Ерошку за новостями присылать, она не дура, велит своим комнатным бабам – они прибегут и все разнюхают. Нет, Чернецкая тут ни при чем, – решил Орлов-старший. – А что, братец, ведь славная задачка! Ты знаешь, я диковинки люблю, а тут – всем диковинам диковина!

– Нашел себе забаву! Я чуть коня за шестьдесят тысяч не лишился, а ему весело. Парашка, рассказывай вдругорядь, дура, – откуда этот иуда выскочил, какие вопросы делал?

С четверть часа братья пытали бедную Парашку и так, и сяк, ловя на несообразностях и пытаясь понять, откуда появился и куда удрал Ерошка. В конце концов они пришли к выводу: приходил ради раненой женщины. То ли ему нужно было, чтобы уцелела, то ли, чтобы померла, – понять они пока не могли.

– Если еще появится, ты его удерживай, а сама к нам своего старшего присылай, – велел граф. – Заранее его научи – коли матушка с Ерошкой говорит, чтобы тут же ко мне бежал. Сколько ему?

– Ванюшке-то? Одиннадцатый… Да он же, батюшка-барин, с отцом на конюшнях пропадает!

– Для такого случая заберешь его домой. Пошла вон. Ну?!

Испуганная баба убралась – да и кто бы не испугался, когда суровое лицо, попорченное шрамом, вдруг делается совсем зверским.

– И ты, Федоровна, ступай, – велел граф. – Втолкуй ей, как себя с Ерошкой вести.

– Если только он опять появится, – заметил старший братец. – Гляди, опять к нам посетители! Ну и денек! Ох, а вдруг – она?..

Старший вскочил, запахнул шлафрок, туго захлестнул его поясом. Он в сорок два года сохранил еще в меру плотный и тонкий в перехвате стан, а вот младший чувствовал – становится более грузен, чем нужно для счастья.

Прибежали двое парнишек – один был так тонок и хорош собой, что издали мог быть принят за переодетую девочку. Оказалось – парень и девка, которым позволили совершить побег, ушли недалеко, сделали петлю и вернулись ко дворцу. Им позволили войти – а тут и навалились на них всем миром. И ведут к их сиятельству, барину доброму, чтобы приказал, как с ними поступить.

Докладывавший парнишка несколько смахивал на умалишенного – так от восторга таращил глаза и частил, спотыкаясь и путая слова. Не каждый день доводится говорить с его сиятельством!

– У тебя после той ночи вся дворня сбесилась, – сказал Григорий. – Жили, видать, слишком мирно, а тут такие страсти… Ты гляди, гляди!

Загадочных парня с девкой вела толпа человек в двадцать, и все очень старались показать барину свою бдительность и радение о хозяйском имуществе.

– Ну, голубчики, теперь-то скажете, чего вам в моем жилье потребно? – спросил граф. – Коли воровать пришли – так я добрый, я и сам вам денег дам. Сколько желаете? Десять рублей, двадцать?

Незваные гости смутились безмерно, однако молчали.

– Ну, не желаете говорить, и не надо. Мне нужно троих парней в рекруты сдавать, а у меня в Острове каждый – при деле. А ты, погляжу, детинка плечистый, вот и послужишь царице-матушке. Вяжи его, ребята! А ты, девка, беги отсюда – и чтоб я тебя в Острове больше не видел!

Граф Орлов-Чесменский, хотя актерское мастерство не изучал, при нужде мог изобразить и лютый гнев, и безграничное смирение, и даже любовный дурман. Он так весомо сказал про рекрутчину, что плечистый детинка разинул рот и онемел, а дворня радостно загомонила: хороший помещик старался своих людей на армейскую службу не посылать, а купить годного рекрута взамен, хотя это влетало в копеечку: формально крепкий парень мог быть приобретен за полтораста рублей, но на самом деле за молодца, годного в солдаты, отдавали и триста, и четыреста.

– Погоди, братец, девка мне приглянулась! – вступил в игру Орлов-старший. – Я ее с собой увезу.

– Ого! – воскликнул граф, и его изумление было непритворным: он впервые видел, чтобы у мужчины вдруг покатились из глаз огромные, как горошины, слезы. Но пленник мужественно молчал.

– Заковать его, – небрежно сказал граф. – Вишь, братец, я как раз о рекрутах думал, а мне парня на замену Бог послал.

Девка взбежала по ступенькам и распростерлась на полу беседки, хватая графа за колени.

– Барин, батюшка, пожалей, не вели его в рекруты отдавать, я все расскажу!

– Ну, говори. Чьи вы?

– Чернецких мы…

– Хорошо. А для чего ко мне пожаловали?

– Барыню искали…

– Княгиню Чернецкую – у меня? Да вы что, взбесились?

– Батюшка, не гневись, княгинину дочку… Барыню Аграфену Захаровну… полковницу Афанасьеву…

– Еще того не легче. С чего вы взяли, будто она у меня… – начал было граф и вдруг сообразил, о ком речь. – Ну-ка, голубушка, уж коли начала – все вываливай!

Вздыхая и охая, Марфутка открыла страшную тайну княгини: дочь – пьянчужка, сидела взаперти, как-то умудрилась удрать, обнаружили это Николка с Марфуткой очень рано утром и тут же пустились в погоню. Им повезло – несколько часов спустя натолкнулись на конный разъезд графа, посланный прочесывать окрестности в поисках пропавших конюхов и егерей. Ловкая Марфутка выпытала, что в Острове ночью оказалась непонятная женщина, какой там раньше не видели, в господском платье, и заподозрила Аграфену. Но нужно было посмотреть на эту особу и убедиться: да, точно она. Вот Марфутка с Николкой и крутились вокруг орловского дворца.

– Что ж вы молчали? Боялись – коли скажете правду, я сразу к вашей барыне с доносом полечу? – спросил граф. – Ладно, сейчас вас отведут к той особе, вы поглядите и скажете – она или не она.

– Барин, батюшка, век буду за вас Бога молить, коли она – отдайте ее нам, пособите ее к госпоже княгине доставить! – взмолилась Марфутка, а Николка отчаянно закивал.

– Сдается, ту особу сейчас перевозить нельзя. Но, коли это Аграфена Афанасьева, ее будут стеречь, и, как только пойдет на поправку, тут же воротим вашей барыне, – пообещал граф. – А вы что тут встали, рты разинувши? Делать нечего? Ну, живо – пошли вон!

Это относилось к дворне.

Услышав приказ и поняв, что развлечение окончилось, лакеи, горничные и бабы-поломойки побрели к дворцу.

Марфутка поднялась на ноги, спустилась к Николке и, думая, что это выйдет незаметно, взяла его за руку.

– А мне вот не нравится, что госпожа Афанасьева как-то запуталась в то дело, – сказал Григорий Орлов.

– Мне, думаешь, нравится? Но вряд ли ее княгиня послала – это она сама как-то вляпалась. Ну, пойдем, убедимся, что это точно она…