– Не то! Вся в батюшку своего, тот так же был бестолков… – проворчала княгиня. – Часто ли сидела в комнате у немки?

– Они больше в беседке днем сиживали, матушка-княгиня.

– Васька! Беги в беседку, ищи там чернильные пятна!

Понять, как Амалия могла бы наладить переписку между дочерью и внучкой, княгиня пока не могла, но очень желала.

Пока Васька, а с ним еще несколько любознательных волонтеров, бежали в беседку, княгиня вспомнила свою вчерашнюю неудачу с Милкой и потребовала к себе Фроську. Фроська получила приказание – пробраться к знакомым островским бабами и узнать, что такое случилось ночью на дороге, по которой соблазненный лихой скотницей конюх должен был доставить к заранее намеченной полянке Сметанного.

Княгине очень хотелось повторить попытку этой ночью, но она понимала: дело сорвалось. А ведь так хорошо все продумала! Она бы отправила жеребую Милку в другое свое сельцо, Андрианово, под присмотр опытных конюхов, а по соседям распространила бы слух, будто Милка выгодно продана некому саратовскому помещику по прозванию Веряскин, был у нее такой знакомец в тех краях. Потом же, смотря по статям жеребенка, или растила бы его в полной тайне, или, если бы зоологический опыт оказался не слишком удачным, действительно продала с глаз долой, тем окончательно замаскировав свою авантюру.

О том, что для пользы дела полагается повторить случку, княгиня, конечно, знала. Но понимала, что даже Фроськины прелести не сподвигнут орловских конюхов на второе и третье такое преступление. Они и на эту-то вылазку в лес едва согласились.

Теперь уже не имело значения, что именно случилось на лесной дороге, однако знать хотелось!

Прибежал казачок Васька, доложил – чернильных пятен нет, но щелястый пол беседки хранит немало сокровищ! И предъявил кусочек грифеля, зажатый между двумя брусочками, чтобы удобно было писать и рисовать.

– Проклятая немка устроила им переписку! Васька, все оттуда выковыряй, все пригодится, – велела княгиня. – Хорошо потрудишься – гривенник дам.

Тут Васька вспомнил важное и встал на колени.

– Княгиня-матушка, я ведь и от немки гривенник брал!

– Когда, как?

По Васькиному описанию выходило: спугнул Амалию с Лизанькой во время какого-то тайного разговора, и немка, чтобы он поскорее убрался, заплатила.

– Ну все одно с другим сходится! Высечь бы тебя, Васька, чтоб знал – только я тебя могу деньгами жаловать. Да ты сегодня услужил… Ступай, и ты, Гаврюшка, с ним ступай, хоть по бревнышкам проклятую беседку раскатайте, да все добудьте, что сквозь пол провалилось. А я пойду благословясь внученьку будить. Агаша, вели, чтобы мне туда завтракать подавали.

Княгиня знала, что Лизанька боялась матери. С отчимом кое-как ладила, с шустрыми братцами – тоже, а мать своими пьяными выходками вконец робкую и кроткую девушку запугала. Но пьянчужки хитры – Аграфена могла как-то убедить дурочку в благих намерениях, да еще при посредстве другой дурочки – княгиня считала, что немка плачет над помершим чижиком не от великого ума, и ее чувствительность не то чтобы на грани глупости, а самая глупость и есть.

Как могло получиться, что Аграфена с немкой договорились? Княгиня подумала: наверняка в дальнем флигеле, куда одна лишь Амалия хаживала, есть такое окошко, откуда видно окно Аграфениной спальни. Может, немка сумела понять знаки, которые делала ей пьянчужка? Но княгиня вовсе не была мечтательницей – разве что о потомстве от Сметанного и Милки мечтала. Прежде чем разбираться с беглой дочерью, она желала выяснить все, что только можно.

Разговор с внучкой следовало вести осторожно. Если она способствовала побегу матери – значит, хотя бы предполагала, куда Аграфена устремилась. Глупо было со стороны Аграфены брать с собой Амалию: сама она могла хоть монашкой перерядиться, а костыль и хромоту как спрячешь? И кого немка приютила во флигеле, а главное – зачем?..

Лизанька проснулась и сразу ощутила аромат горячего крепкого кофея. На столике были все немудренные радости сельского завтрака: сливки не купленные, а от лучшей коровы, которую содержали в особенной чистоте, сладкие сухари с изюмом, в мисочке – оладушки прямо со сковородки, к ним сметана, в которую ложку воткни – стоять будет, и горшочки с вареньями, и плошки с конфектами домашней выделки, без бумажек, и ватрушки с творогом, и ватрушки с пшеном, и все – в таком количестве, что на шестерых солдат после долгого марша бы хватило.

– Вставай, душенька, вставай, жизненочек! – ласково говорила княгиня. – Вздумала я сделать тебе подарочек. Вот этот серебряный дежене[6]. Смотри – чашечки невелики, зато кофейник изрядный, вдвоем кофей пить – на полчаса хватит, сахарница тоже невелика, а сливочник, полюбуйся, чуть ли не фунт сливок! Будет тебе в приданое. Сядешь с мужем завтракать – будешь меня добрым словом поминать. Пора, пора тебе приданое собирать!

– Сударыня бабуленька… – Лизанька засмущалась и покраснела, потом ловко выпростала ноги из-под толстой, в два вершка, перины, вскочила и поцеловала княгиню. Та невольно отметила – катание в мужском костюме пошло на пользу, внучка больше не стыдится показывать ноги.

– Ты садись, садись, Дашку не зови, я сама тебе услужу. Сама кофейку налью тебе, моей голубушке, налью полчашечки, остальное – сливки, как ты любишь. И прости ты меня, что не забрала тебя из афанасьевской берлоги, я не знала, что тебе там плохое житье. Прости, Христа ради. И есть у нас одно дельце. Ты не стыдись, все замуж выходят, и я тебя за косу под венец не потащу – только за того, кто тебе полюбится, отдам…

И тут внучка неожиданно улыбнулась.

Это показалось бабушке подозрительным – за то время, что Лизанька провела у нее, никакие молодые люди в гости не наезжали, увлечься было некем. Разве что те четверо – урод, смуглый мужчина вороватого вида, бородатый кучер и больной… Больной!

Но Лизанька с ним и словечком не обмолвилась! Разве что «вот питье, сударь» или «я велю принести еще подушку, сударь». Так-то так – но девице на выданье много ли надо?

– Так вот, душенька, будем шить тебе приданое. У меня есть домашней выделки холсты, но для тебя купим в Москве лучшее полотно. И нужно приготовить хотя бы дюжину наволочек с вышивкой. Так ты посовещайся с Амалией Гавриловной, придумайте узоры – розочки гирляндой, с незабудками, а то еще Амалия Гавриловна недавно мешочек вышила – листики плюща и виноградинки. Но чтобы не слишком ярко – тона берите модные, нежные…

Давая эти указания, княгиня внимательно смотрела, не выдаст ли себя внучка, не покажет ли, что знает о немкином бегстве. Но нет – Лизанька смущалась, как всякая благовоспитанная девица при разговоре о приданом, и не более того.

– Бери оладушки, макай в сметану! Моя Петровна уж не знаю что в них кладет, а выходят пышны и во рту тают! А то размешай сметану с вареньем, выйдет соус… Я буду тебя понемногу к хозяйству приучать. Это девица порхает, как мотылек, а замужняя должна прийти на поварню и сразу увидеть, что где не так делается. Вот увидишь – лучшие женихи к тебе посватаются. Ты еще перебирать будешь – у этого-де нос крив, у того-де брови кудлаты!