Роджер не знал, что и думать.

– Я считал кварталы и понял, что мы зашли далеко, поэтому заставил ее повернуть назад. Мы ходили туда-сюда четыре раза! Не знаю, что на нее нашло. Уверен, она видела дверь. Что-то ее сбило с толку. Никогда такого не было.

Сбило с толку? Это вряд ли. Наши со Сьеррой взгляды встретились на мгновение, но и этого было довольно. Она знала, что я знаю, что она знала. С тех пор мы всегда внимательно смотрели на улицу, когда ждали Роджера и Сьерру.

– Сколько? Сколько ему осталось? – Лайза едва сдерживала слезы.

– Трудно сказать. Все коты разные, но, боюсь, в любом случае не слишком много. Вероятно, четыре-шесть недель. – При этих словах я быстро отвел глаза.

Подобные разговоры всегда даются тяжело, а Лайза была моим другом, и от этого было еще тяжелее.

Она тихо ахнула:

– Нет…

– Прости, Лайза. – Я положил руку ей на плечо.

Лероя все это совершенно не волновало. Он был занят важным делом – слизывал гель для УЗИ со своей груди. Мы с Лайзой неотрывно смотрели на экран, где крутилось по кругу короткое видео с сердцем Лероя. К тому времени мой опыт узиста составлял всего несколько лет, но я уже успел повидать несколько сотен здоровых сердец и мог с уверенностью сказать, что с сердцем Лероя что-то не так. На самом деле я никогда прежде не видел сердца, которое бы так сильно отличалось от здорового. Два отдела, которые выталкивают кровь из сердца, – желудочки – были неправильной формы и сокращались спастически, а два отдела, через которые кровь поступает в сердце, – предсердия – раздулись по меньшей мере втрое, потому что из-за неправильной работы желудочков в них скапливалась кровь. Даже непрофессионал, ни разу в жизни не видевший УЗИ сердца, легко догадался бы, что дело плохо.

Когда мы сталкиваемся с серьезными, опасными для жизни заболеваниями, сделать прогноз зачастую куда сложнее, чем поставить диагноз или назначить лечение. Понять, что за болезнь постигла Лероя, было нетрудно: облитерирующая кардиомиопатия, и с лечением, к сожалению, тоже все было ясно – мы не могли помочь ему ничем, кроме как облегчать симптомы по мере необходимости. А вот сделать точный прогноз было невозможно. Часто исследований, на которые можно было бы опереться, не существует, и приходится делать предположения исходя из того, насколько агрессивно обычно ведет себя заболевание, и собственного опыта.

Так уж вышло, что всего за неделю до этого я с ужасом наблюдал, как сердце маленького песика не выдержало прямо во время УЗИ. Одно из его предсердий было таким увеличенным, что при исследовании его внешняя стенка лопнула и началось сильное кровотечение в грудную полость. Я никогда такого прежде не видел, да, честно говоря, и представить себе не мог. Его кровяное давление упало так быстро, что бедняга просто обмяк у нас на глазах. Хозяйка закричала: «Что происходит? Что происходит?», а я все пытался, во-первых, сам это понять, а во-вторых, подобрать слова, чтобы быстро и понятно объяснить ей. И хотя я понимал, что песику уже ничем не поможешь, мы срочно перенесли его в зону терапии, где у нас находится все необходимое для оказания помощи. Мы ничего не смогли сделать. Я знал, что не смог бы предотвратить беду, потому что пациент поступил уже очень больным, но на душе у меня все равно было неимоверно тяжело. Даже сейчас, много лет спустя, крик той женщины так и звенит у меня в ушах при воспоминании об этом. По крайней мере пес не мучился – он мгновенно потерял сознание, когда все произошло.

Тот пес и Лерой страдали совершенно разными заболеваниями, но у обоих были до предела увеличенные предсердия. Уверен: свежие воспоминания о трагедии сказались на моем прогнозе для Лероя. Тем не менее я стал объяснять, что почти все такие случаи ложатся на кривую нормального распределения, похожую на колокол. То есть большинство пациентов с подобной картиной на УЗИ живут четыре-шесть недель (верхняя часть колокола), но есть и немногочисленные исключения, соответствующие краям колокола: кто-то умирает быстрее, а кому-то удается прожить подольше. Чего я тогда, на том этапе своей карьеры, не знал, так это того, как сильно может отличаться кривая нормального распределения в зависимости от вида животного и заболеваний. Для котов с кардиомиопатией она похожа не столько на колокол, сколько на сомбреро. Конечно, немало пациентов располагаются на ее макушке, но поля так широки, что и на них умещается множество котов. Некоторые, увы, умирают очень быстро, но хватает и таких, кто живет намного дольше среднего. Никто не знает почему.

Вы, конечно, уже догадались, что сердце Лероя продолжало биться намного дольше четырех и даже шести недель. На самом деле Лерой дотянул до самого края полей и прожил целых два года. Я был поражен до глубины души. Но люди, которые больше меня верят в старую поговорку насчет девяти жизней у кошки, услышав эту историю, только кивали и улыбались. Просто мы никогда не знаем, которую из своих девяти жизней они живут.

Запись на прием не предвещала проблем: «Каунт Бейси Симмонс – сдача анализа». Я, правда, не понял, какого анализа, но быстро рассудил, что, видимо, требуется биопсия опухоли, потому что кровь на анализ мог бы взять и фельдшер.

Я вошел в смотровую и представился хозяевам. Это была пожилая пара: он – с роскошными усами и в походной шляпе Tilley, она – элегантно одетая и с красной тетрадкой. На обложке тетради было жирно выведено «Каунт Бейси». Мы обменялись улыбками и крепкими рукопожатиями. При клиентах были две собаки, обе – длинношерстные колли (то есть типичные Лесси, если вы не уверены, что помните, как выглядит эта порода).

– Я смотрю, Каунт Бейси привел подружку для моральной поддержки, – сказал я с тихим смешком.

Присев на корточки, я дал обоим обнюхать меня.

– В каком-то смысле, – отозвалась миссис Симмонс, тоже со смешком. – Мы привели Эллу, чтобы ему было проще.

Ой-ой.

– Проще…

Я понял, какой анализ требовалось взять. Элла и Каунт, казалось, совершенно не переживали насчет предстоящей процедуры. Мистер и миссис Симмонс мило улыбались мне. Похоже, пора было что-то сказать.

– Так что… э-э… надо просто собрать ее? Или мы собираемся… э-э… использовать ее по назначению?

– Нам нужен анализ. Боюсь, он немного пустоцвет. Такая шикарная родословная, и до сих пор ничего не получается. – Миссис Симмонс сообщила все это любезным тоном, без тени смущения.

– Говорят, вы лучший в этом деле! – с энтузиазмом добавил мистер Симмонс.

Я пообещал себе вычислить шутника, который сказал им такое. Не то чтобы меня сколько-нибудь смущала процедура – я ведь врач, в конце концов! – но дело в том, что я в этом деле как раз не очень силен. На самом деле у меня очень плохо получается вызывать эякуляцию у собак вручную. Чего стоил хотя бы тот случай с миловидной клиенткой и ее карликовым пуделем по кличке Роберт… Ох!

Но я знал, что делать. Я отлучился на минуту из смотровой, сказав, что «схожу возьму все необходимое», а на самом деле – чтобы сделать несколько глубоких вдохов и наскоро проглядеть интернет и книги на предмет подсказок и рекомендаций. Это ведь, как говорится, не бином Ньютона. Процедура выглядит примерно так, как вы ее себе представляете. Правда, касательно собачьего пениса есть один интересный факт. Если вы вдруг не знали, то вот он: внутри него есть продолговатая кость, она называется «бакулюм». Это во многом облегчает дело. На этот счет напрашиваются несколько шуточек, но вы и сами легко можете их отпустить.