Но вот ведь забавный поворот: нам следовало бы задуматься о том, обладаем ли сознанием мы сами.

Наш вид в ходе эволюции развил в себе способность к речи, что позволило нам создать сложные сообщества, достигнуть невероятных технологических высот и в итоге покорить мир. Но сама способность к речи укрывает наше сознание, как толстое одеяло, и порой душит его. То, что мы зовем мышлением, на самом деле не более чем бессвязный поток слов в нашей голове. Как правило, это бессмысленные проигрывания состоявшихся разговоров, репетиции разговоров будущих, крутящиеся по кругу обрывки песенок, полузабытые списки дел и т. д. Признайтесь честно: когда в последний раз вам в голову приходила по-настоящему толковая мысль? Скорее всего, она осенила вас в редкий момент тишины, а не вынырнула из бурлящего потока внутренней болтовни.

А вот у животных слов нет. Они не раздумывают, что надо будет сказать, и не составляют списки дел. Они пребывают в чистом сознании и чистой осознанности, предельно сосредоточенные и внимательные. Их мысли занимает то, что находится перед ними вот прямо сейчас. Это похоже на то состояние, которого люди пытаются достичь при помощи медитации. Конечно, и животных посещают воспоминания или предчувствия, возможно, в виде картин в мире запахов, но они куда больше нас присутствуют в реальном мире, в реальном времени, каждое мгновение, тогда как мы бессознательно плывем по течению, а потом удивляемся, куда это подевалось все время.

Альф дождался от меня и шприца, и угощения. А потом я снова продолжил попытки разобраться в его карточке, одновременно гадая, ждет ли меня следующий пациент, и стараясь припомнить, что же я должен был сказать, но забыл, потом вспомнил и забыл опять.

Альф смотрел на дверь.

А точнее – страуса-эпилептика.

Три вопроса, которые люди чаще всего задают, узнав, что я ветеринар, звучат так:

1). Какое самое необычное животное вам доводилось лечить?

2). Как часто вас кусают?

3). А можете сказать, отчего у кота моей тети сыпь?

Ну, на третий вопрос я отвечать не буду, на второй уже ответил, а вот на необычных животных стоит остановиться подробнее. Начнем в хронологическом порядке.

Первым необычным животным, с которым я столкнулся в своей карьере, не считая чокнутого кота моей подружки, оказался страус. Дело было 26 лет назад, когда я учился на первом курсе ветеринарного колледжа в Саскатуне. Я уже не помню, как того страуса звали, так что назовем его Джонни (почему именно Джонни – станет ясно чуть позже). Джонни привели на осмотр и лечение, потому что у него случались судорожные припадки.

А теперь представьте себе хорошенько эту ситуацию.

Рост взрослого страуса вроде Джонни достигает 2,5 метров, а весит он до 660 килограммов. То есть он намного выше и в несколько раз тяжелее меня. И намного выше и в несколько раз тяжелее вас (простите за смелое предположение). К тому же у него имеются ноги, способные одолевать больше четырех метров за один шаг, с когтями размером с железнодорожный костыль. И мышечной силы в этих ногах хватит, чтобы выпотрошить вас. Согласитесь: не каждый день приходится опасаться потрошения! Мозг страуса и в лучшие времена по размерам уступает любому из его глазных яблок, а при эпилептическом припадке даже этот крошечный проблеск разума гаснет, и общение с ним превращается в нечто вроде жонглирования цепными пилами вслепую.

Профессор сказала нам снять лабораторные халаты, прежде чем введут Джонни.

– Им нравится клевать все белое, например пуговицы халатов, – пояснила она.

«Или белки глаз», – добавил я про себя.

Потом ассистент привел Джонни. Мы уставились на него с опаской. Он уставился на нас… просто уставился. К нашему облегчению, Джонни был не в настроении никого потрошить. Его взгляд был пустым и расфокусированным. Профессор пояснила, что его накачивают препаратами, чтобы побороть судороги, и пока еще только пытаются подобрать дозу. Как следствие, одна из двух его рабочих клеток мозга была временно выведена из строя.

– А теперь смотрите, – сказала профессор и достала из кармана маршмэллоу. Потом достала из другого кармана пузырек с таблетками, вытряхнула на ладонь таблетку и засунула ее в середину зефирки. – Помните, они любят клевать все белое?

Она осторожно взяла маршмэллоу большим и указательным пальцами и поднесла страусу. И разумеется, Джонни, до этого стоявший столбом, одним впечатляюще плавным и молниеносным движением склевал подачку.

– Запомните это, класс. Вот как нужно давать таблетку страусу.

С тех пор этот метод пригодился мне ровно ноль раз, но здорово же знать, что я это знаю! Джонни увели, а мы побрели анатомировать кого-то, и каждый тихо радовался, что не пополнил поучительную статистику жертв страусов. Серьезно. Страусы не менее опасны, чем акулы. А акул очень редко доставляют на прием к ветеринару, если вообще доставляют.

Самое известное нападение страуса на человека случилось в 1981 году. Жертвой был Джонни Кэш. Это подлинная история из жизни. В своей автобиографии Джонни Кэш[21] вспоминает, как ручной страус чуть не выпустил ему кишки (опять об этом!). И утверждает, что именно из-за этого случая он впоследствии пристрастился к болеутоляющим средствам. Да, наш мир – очень странное место. На любителя.

И напоследок: если на вас нападет страус – вспомните слова Теодора Рузвельта: «Если при нападении страуса человек стоит во весь рост, он подвергается большой опасности. Но простая уловка – лечь на землю – позволит ему полностью опасности избежать». Только ложись на живот, Тедди!

Никогда, ни прежде, ни потом, не приходилось мне держать в ладони ничего одновременно столь могучего и столь хрупкого. Колибри была горячая и отчаянно живая, но не могла пошевелиться. Просто удивительно, насколько она была горячая! Я знал, что для существа с таким быстрым обменом веществ высокая температура тела – норма, но я впервые держал в руках настолько горячее создание. Я уставился на птичку, загипнотизированный изумрудным блеском ее крыльев и темно-красным горлышком. И еще я чувствовал биение ее сердца – такое быстрое, что казалось, будто в моих ладонях вибрирует игрушечный электродвигатель.

Шел четвертый год моего обучения в колледже, и я проходил практику по ветеринарии мелких животных в одной из клиник. И тут примчался клиент с этой красногорлой колибри – они нашли ее, точнее, его (то, что это самец, стало ясно как раз по рубиновому горлышку) у себя в патио. Птица была крохотная и слишком легкая, чтобы ее можно было взвесить на имеющихся у нас весах, но по нашим прикидкам, весила она грамма четыре, то есть как восемь-двенадцать изюминок. Как следствие, внешний осмотр пациента получился, мягко говоря, поверхностным. Двое интернов, один сотрудник клиники и дюжина студентов по очереди осторожно брали птичку в руки и разглядывали ее, ахая и охая от того, какая она горячая и красивая. В итоге консилиум постановил, что пациент врезался в окно и повредил голову. То ли его просто сильно оглушило при ударе, то ли парализовало – это оставалось неясным. Зато было ясно, что он умрет, если мы его не накормим. Из-за своего безумно быстрого обмена веществ колибри в состоянии стресса могут умереть от голода в течение часа. Мне поручили кормить его и поддерживать в нем жизнь, пока остальные занимаются предположительно более понятными кошками и собаками.