– Потому что это больше не работает. Именно так трудился мой отец, причем всю жизнь. Но как бы дешево я не выращивала овец, цена, по которой я смогу их продать, окажется слишком низкой, чтобы мне хватало на жизнь. У меня мало земли, чтобы иметь большое поголовье. И еще у меня нет помощников, чтобы вести дело в крупном масштабе. Единственный шанс сохранить ферму – это обеспечить ее узкую специализацию. Производить что-то особенное, сделать себе имя, достигнув совершенства в чем-то одном.

– В производстве экологически чистой портлендской ягнятины?

– Вот именно. И не только весенней и осенней ягнятины – прекрасной баранины тоже. Очень постной, ароматной. А мех выделанной овчины получается мягче попки ребенка. Но… – Ханна наклонила голову набок и, несмотря на воодушевление, с которым она говорила, в ее глазах мелькнуло беспокойство.

– Но?

– Нужно еще пережить зиму. Дождаться, пока первые ягнята не вырастут достаточно, чтобы их можно было забить. И прежде всего мне понадобится раздобыть этот чертов экологический сертификат. Собственно, он требовался еще вчера.

– Так, значит, вы еще только в самом начале пути?

– Либо в начале, либо в конце. Это зависит от того, насколько оптимистично я в тот или иной день склонна рассматривать мою ситуацию, – ответила Ханна с улыбкой. – Мы с Тоби пробовали работать со старым стадом – попытка продлилась пять лет и не закончилась ничем хорошим. Я продала последних из тех овец в год, когда он погиб. Потом мне понадобилось кое-какое время, чтобы разобраться, чем я, черт возьми, занимаюсь.

– Но теперь, судя по всему, вы знаете, что делать.

– Ну, появился Илир. Нет смысла иметь мужчину там, где нет ни поголовья, ни работы и остается только смотреть, как хозяйство разваливается. Он как бы дал тот толчок, который был мне необходим.

– Да. Для мужчины важно оказаться полезным, – тихо сказал Зак, чувствуя, как в нем вспыхнула бессмысленная враждебность к ни в чем не повинному Илиру.

Джип подскочил и заскользил вверх по дороге, направляясь к забетонированному двору. На сей раз Зак оказался достаточно проворен, чтобы выйти, открыть и закрыть ворота прежде, чем это успела сделать Ханна. Джип остановился у фермерского дома, она выключила двигатель, его рев стих. Ханна отперла входную дверь, сильно навалившись на нее плечом и пнув внизу.

– Первая дверь справа ведет в гардеробную. Там есть умывальник. И если вы скажете хоть слово о качестве моей уборки, то я вас нокаутирую. Можете не сомневаться, – пообещала она.

Внутри дом был грязным. Не просто неприбранным и нуждающимся в том, чтобы его пропылесосили, а по-настоящему грязным и захламленным. Зак перешагивал через кучи тряпья, куски веревки и шпагата, пучки соломы, пустые бутылки из-под молока и странные устройства, о назначении которых мог только гадать. Его внимание привлекла пластиковая лежанка для собаки, изглоданная до такой степени, что могла бы сойти за абстрактную скульптуру, поверхности которой придана намеренная шероховатость. Находившаяся внутри нее подстилка была серой от налипшей шерсти. А вокруг поленницы дров у одной из стен образовался целый матрас из разбросанных опилок, коры и мертвых мокриц. Когда же Зак в ужасе оторвал от них взгляд и посмотрел на потолок, то увидел, что он затянут паутиной, свисающей с него, подобно неким жутковатым флагам. Вокруг крана на раковине виднелись присохшие остатки нескольких кусков мыла, слипшиеся и потрескавшиеся. Однако вода была горячей, и ему удалось отодрать от умывальника немного мыла. Зак наскоро сполоснул руки, а затем быстро оглядел из коридора соседнее помещение.

Кухня… Каждый ее дюйм говорил о наличии у хозяйки овец и собаки не меньше, чем салон джипа. Полосатый кот спал на широкой плите с двумя духовками. Все было заставлено тарелками, кастрюлями, коробками и пакетами. Рядом с чайником стояла открытая бутылка молока, на желтом ободке у ее горлышка сидела муха и пировала. Обширный дубовый обеденный стол был завален счетбми, распечатками документов, бухгалтерскими книгами и старыми газетами. Зак уставился на грязную посуду и лишь мгновением позже понял, что именно привлекло его внимание. Всего было по паре: две рюмки с фиолетовыми пятнами на дне, две кофейные кружки, две тарелки с костями. Остатки ужина, который мог состоять из свиных отбивных. Все это свидетельствовало, что Илир живет в одном доме с Ханной. Раздался внезапный грохот, затем громкие шаги, кто-то спускался вниз по лестнице, расположенной в дальнем конце кухни. Сердце у Зака бешено забилось, он повернулся, опрометью бросился по коридору и выскочил во двор.

Ханна разглядывала что-то на капоте джипа, и то, как она отпрянула, напомнило ему себя самого несколько секунд назад. Он увидел свой рисовальный альбом, который она закрыла с вызывающим выражением на лице и особым наклоном головы, который говорил, что она не желает смущаться из-за того, что оказалась пойманной с поличным.

– Нашли все, что вам требовалось? – спросила Ханна.

Зак улыбнулся, глядя на альбом, лежащий на капоте.

– Да, благодарю. Прекрасный дом.

– Спасибо. Я в нем выросла.

– У вас, должно быть, невероятно мощная иммунная система, – проговорил он, стараясь, чтобы его лицо оставалось серьезным.

– Эй, поосторожней. Я вас предупреждала. – На секунду Ханна сжала кулаки, но выражение лица было веселым. Она указала на альбом. – Я ничего не собиралась вынюхивать. Просто не хотела, чтобы ваша сумка оставалась в джипе. И знаете… любопытство женщины, которая тоже рисует… ну и все такое. Не беспокойтесь: у меня нет ощущения, будто я заглянула вам в душу, – сказала Ханна.

Он подумал о единственном рисунке в альбоме, результате сделанной этим утром неудачной попытки.

– Я пытался зарисовать вид, открывающийся с вершины вон того холма, – признался он.

– Но дело не пошло?

– Думаю, я… потерял мое моджо[48], – пошутил он. Она проницательно смотрела на него, сощурив глаза от яркого солнца.

– Это действительно так? – тихо проговорила она, и в ее голосе не было недоброжелательности. Зак решил не отступать, но не мог придумать никакого быстрого способа, чтобы утвердить свою позицию. – Вообще-то, я считаю, что художнику всегда полезно помнить, почему он рисует то, что рисует. Почему, например, вы захотели подняться на холм и нарисовать тот вид?

– Гм… Право, не знаю. Может, оттого, что он красивый?

– А на самом деле? Вы решили нарисовать его потому, что он красивый, или потому, что сочли его таковым? Потому что подумали, что это такой вид, который вы хотите нарисовать?

– Трудно сказать.

– В следующий раз остановитесь и задайте себе этот вопрос. Тогда вы можете не получить ожидаемого ответа.

– Я больше не уверен, знаю ли, что хочу нарисовать.