Я в больнице такие сны видела, – сказала Марина, – кошмары, конечно, но сочные, яркие, не хотелось просыпаться.

А что у Соломона про сны? – спросил я, чтобы нарушить молчание.

Как что? – ответила Марина. – Томление духа. У него на все – един ответ.

Нет, это точно сказано, – через паузу произнес я. – Вообрази себе: Ангел держит душу, как голубку, за пазухой, а бес водит спящему по животу смычком. Тело гудит, как альт или контрабас, душа трепещет, а дух томится.

Прекрати, – махнула рукой Марина, – с этими нельзя шутить. В глазах ее теперь кипело Каиново олово.

Я замолчал и поспешно схватился за вздыхательный чайник. На нем пастух, спасаясь от волков, нес на руках белого ягненка.

У тебя что-то в бороде застряло, – сказала Марина.

Пустое, это Божия коровка, она там живет, – ответил я.

Я была в Синоде, – сказала Марина, – там нашли Симонова деда архив. Оказывается, до бунта нам принадлежало целое поле, я видела все бумаги. Там даже есть план усадьбы, которую он собрался строить. Кстати, ты знаешь, он был подкидыш. Его Платон Петрович усыновил.

Это – неправда, – сказал я и почувствовал, что ледяная игла в моем животе еще не растаяла. Неужели во мне нет белой Богумиловой крови, кто стоял на горе Анк за моей спиной, или это бесы меня морочили?

Правда-неправда, – сказала Марина, – тут тебе не Польша, землицей нашей владеет какой-нибудь совхоз, и назад ее не получишь. Слушай, а давай выкупим поле, построим усадьбу по чертежам…

Марина, – прервал я, – пойдем прогуляемся.

Полезли на крышу, – сказала сестра, – у меня есть ключи от чердака.

Был тот короткий темный час, что отделяет майский вечер от июньского утра. Город съел все звезды, до которых сумел дотянуться дымами заводов и прожекторами порта. Но лежа на спине на теплом железе, я вижу бледные созвездия Севера.

Марина стоит у самого края, руки в карманах, ветер в лицо, и напевает песенку. Багровый глаз самолета подмигивает ей со своих высот, передразнивая светофоры. В доме напротив горит окно, там плачет ребенок.

Если мы – это не мы, – думаю я, – значит, есть другие потомки Святых, наследники Ангелов. А мы кто?

Пасынки Каина, говорящая глина…

Я закрываю глаза и впускаю в себя последнее видение уходящей ночи:

Господь Саваоф, пребывающий вне Времени и Пространства, согревает своими крыльями Землю, погрузившуюся в темноту после Первого Дня. Темнота эта плодотворна и подобна материнскому чреву, тени завтрашних Творений уже пребывают в ней. Господь спит, и в Его сновидении переплетаются две истории: Священная и Мировая. Одежды Его, гладкие как бумага, что ты держишь в руках, наполнены ветром, слезы стекают с ланит и капают в бездну.

Ничего нет, ничто еще не началось, и ничего не кончилось. Есть только Бог, теплый ветер и от слез – круги на воде.