Я кричала, срывая голос, слезы обжигали щеки, меня трясло в очередной истерике от бессилия и понимания, что я не могу достучаться до этого человека. А он просто смотрел на меня, как на избалованного ребенка, пил коньяк, красиво грея бокал в ладони.

– Я уйду сама. В один вечер ты вот так же приедешь, а меня уже не будет, и только не надо шантажировать меня Артемом. Ты сам его посадил, я знаю, чтоб держать меня на коротком поводке. Но я тут подумала…

– Ты подумала? Очень рад, что ты умеешь это делать, а не только читать книжки, разбивать дорогие машины и танцевать стриптиз в клубе.

Ничего не отвечаю на его замечания, да мне плевать, что там и кто обо мне думает, а что Костя – так и подавно.

– Да, я подумала, что мой брат выбрал сам свой путь. Это его карма – быть обиженным на весь мир, строить из себя крутого. Захотел сесть, пусть сидит. Он сделал выбор, а я хочу сделать свой.

Костя вальяжно расположился в своем кресле, здесь вообще все его – от коврика у дверей до упругого ортопедического матраса на широкой кровати. Некая пристань для утех со своей милой рыжей лисичкой, как он меня называл на той самой кровати. Живу на правах содержанки и вот уже в сотый раз завожу одну и ту же пластинку о свободе и о том, что я человек, имеющий право выбора.

– Но от твоего поведения зависит то, как он сидит. Понимаешь?

А вот это всегда удар ниже пояса. Артем был всегда больным местом, а Костя бил уверенно и всегда точно в цель.

Дернулась, отвернулась к окну, за ним ветер срывал листву с деревьев, а меня выворачивало от отвращения ко всему миру, к Косте, к самой себе, к брату, который хотел стать крутым.

– Иди ко мне.

– Нет.

– Подойди.

Голос холодной сталью режет по венам.

– Нет! Я ничего не хочу! – закричала громко, так, что у самой зазвенело в ушах и от ненависти побелело в глазах.

Костя долго смотрел, его взгляд вроде бы не изменился, но я знаю, я чувствую, когда он вот так начинает себя вести, воздух накаляется. Отставил бокал с недопитым коньяком на столик. Повернул голову в сторону, хруст позвонков, мне бы бежать тогда, спрятаться в ванной, выждать, когда он остынет и успокоится, но я с вызовом продолжала прожигать его взглядом.

Встал, медленно подошел. Нет, он никогда меня не бил, говорил, что мог бы, но тогда на моем прекрасном теле будет синяки, а он так его любит любить часами. Я очень часто ловила себя на мысли, что он болен, но тут же отмахивалась от нее, потому что тогда становилось страшно реально.

Никифоров – манипулятор с маниакально-одержимой зависимостью мной. Наделенный огромной властью, умом, хитростью и, что самое главное, терпением. Термоядерная смесь.

Я чувствую тонкий запах его парфюма, сама выбирала много лет назад. Пахнет не только им, ещё алкоголем, железом и… кровью. Не помню, чтоб я чувствовала этот запах раньше.

Он медленно поднимает руку, касается пальцами щеки, замечаю сбитые в кровь костяшки, и запах железа становится более насыщенным. А дальше по моей спине идет холод, и я перестаю дышать.

– Моя глупая маленькая лисичка. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, всегда любил, с того самого дня, как увидел. На тебе было летнее платье, белое, почти прозрачное, собранные волосы, но несколько прядей выбились, и первое, что мне захотелось сделать, это убрать их, потому что только я должен касаться твоей кожи.

Костя слишком близко, от его энергетики и сдерживаемой силы скручивает внутренности. Он ведет пальцами по виску, убирая волосы, спускается по лицу до шеи и, обхватив ее одной рукой, легко сжимает, заставляя, подняв голову, смотреть на него.

Он очень привлекательный мужчина: темные волосы, легкая седина на висках, карие глаза, щетина, острые скулы и красиво очерченные губы. Он может заполучить себе любую женщину бесплатно, бабы любят власть и силу. Но именно я попалась ему на глаза тем жарким весенним днем в детском доме.

Судьба? Карма? Провидение? Чертов счастливый случай? Может, лучше было умереть в тот день вместе с родителями.

– Ты ведь знаешь, как я люблю тебя – с того самого мгновенья. С того самого первого взгляда, которым ты посмотрела на меня, – я чувствую его горячее дыхание, теплые пальцы, а у самой хребет покрывается толстой коркой льда. – И ты знаешь, что будет, если ты сбежишь, знаешь, да?

– Костя…

– Не заставляй меня произносить эти вещи вслух, я ведь сделаю из тебя живую куклу, но такую, которая уже не сможет ходить и говорить.

Я забываю, как дышать. Дергаюсь в сторону, но пальцы на шее сжимаются сильнее, заставляя стоять на месте. Мне нечего ответить. Он сделает это, с холодным рассудком и в трезвом уме, недрогнувшей рукой. Мне могут вколоть какую-нибудь нервно-паралитическую херь, и я реально стану инвалидом.

Касание губ, жесткие объятия, мне тогда было трудно вообще стоять на месте, казалось, что сейчас вынут хребет, и я упаду к ногам этого мужчины безвольным куском мяса.

– Лисичка моя, ты услышала меня?

Резко просыпаюсь, сажусь. Темно, лишь за большим квадратом окна тусклый свет от уличных фонарей. Несколько часов назад я переступила порог своей бывшей квартиры, потом привезли пакет с продуктами из магазина, а сейчас мне нечем дышать. Наша последняя ночь с Костей немного забылась за это время, но вот опять воспоминания всплыли гнилыми бревнами в мутной воде.

Надо было все равно бежать от Гектора – любым путями, куда угодно, а я решила сдаться и вновь решить наш конфликт словами. Ничего не выйдет, если только чудо, которое в сочетании с моим любовником невозможно. А еще та случайно сказанная им фраза о моем отце, и что Никифоров знал его, рождает тысячи мыслей и вопросов.

Включив торшер, прошлась по квартире; на столе, на том самом месте лежит мой телефон, который я оставила уходя. Разряжен, начала искать шнур, судорожно роясь в ящиках, нужно позвонить Нинке, срочно нужно.

Экран все никак не хотел загораться, но когда появилась заставка, руки тряслись, потом еле разблокировала.

Долгие гудки, слишком долгие. Кусаю губы, Нинка должна все сделать.

– Алло, – сонный родной голос.

– Нина, Нина, это я, Арина.

– Господи, что случилось?

– Слушай меня, слушай внимательно. Помнишь, я звонила тебе с другого номера? Позвони по нему, если возьмет мужчина, скажи, где я, назови