— Oh, sorry! — сказал кто-то по-английски.

Дверь все еще оставалась открытой, и Тано увидел в своем кабинете троих мужчин. На письменном столе лежали бумаги. Стояли чашечки с кофе. Калькуляторы. Ноутбук. Мужчины работали. Кто-то сказал пару слов по-голландски, и остальные засмеялись. Они говорили не о нем. Они даже его не видели. Только тот, кто ударил его.

— I'm so sorry![35]

Он наклонился, чтобы собрать бумаги, и столкнулся с Андреа, которая присела позади него и тоже складывала бумаги.

— Я не успела предупредить тебя…

Голландец тоже нагнулся и стал им помогать. Они все трое сидели на корточках.

— Это новые аудиторы Troost из Голландии, и меня из головного офиса попросили выделить им кабинет.

— Nice place,[36]— сказал голландец, поднимая с пола буклет с островом Мауи и протягивая его Тано.

— Я им сказала, что у нас нет свободных кабинетов, но они настаивали, а потом позвонил адвокат, он сказал, что когда они с тобой договаривались, речь шла о паре месяцев, а уже прошло больше года… твои бумаги в коробке… Если тебе надо куда-нибудь позвонить, могу пустить тебя за свой стол. Без проблем.

— Nice place, — снова повторил голландец, все еще державший в руке буклет.

Впервые супруги Льямбиас пригласили к себе в гости Уровичей вскоре после того, как Вето Льямбиас узнал, что Мартин сидит без работы и у них серьезные проблемы с деньгами. Они позвали их на асадо из козленка, которого хозяин дома специально для этого случая велел привезти из деревни. Уровичи были точны: ровно в половину десятого они позвонили в дверь одного из самых больших и заметных домов в Лос-Альтосе: с двумя колоннами у входа, мраморной лестницей напротив застекленной двери, балкончиками у каждого окна. Козленка готовил приглашенный повар, а две служанки весь вечер что-то подавали на стол, что-то уносили с точностью артистов, которые играют свою роль уже не первый сезон.

— Марио — просто чудо, — сказал Бето, указывая на человека у жаровни. — За пятьсот песо он приготовит мясо, какого ты не едал никогда в жизни, а тебе даже с углем возиться не придется, так ведь, Марио? — И Льямбиас поднял свой бокал, собираясь произнести тост. — Пусть каждый из нас делает то, что у него лучше всего получается, правда? — В этот раз он чокнулся с Мартином.

За первым приглашением последовали другие, не менее впечатляющие, по разным поводам, разного уровня и в разные места. VIP-ложа на матч Кубка Дэвиса, полеты на парадельтаплане, концерт какого-то иностранного певца, выходные в Пунта-дель-Эсте.[37]Мартин не был уверен в том, что следует принимать такие приглашения, ведь они не смогут ответить чем-то подобным, но Лала настаивала: «Нужно позволять себя любить», и потом, от этих поездок у нее сильно улучшалось настроение, так что в конце концов он стал соглашаться, почти не споря. Все выглядело так, будто Уровичи на какое-то время вообразили, что в их жизни ничего не изменилось, наоборот, их дела хороши как никогда. Через несколько месяцев эти две пары стали настолько близки, что казались частью одной большой семьи. Дети Льямбиасов уже выросли и жили отдельно от родителей, но те всегда с легкостью принимали у себя детей Уровичей. Обязательно находилась какая-нибудь прислуга, которая присматривала бы за ними. Или их могли оставить в специально оборудованной комнате с телевизором и видеомагнитофоном, чтобы не беспокоили взрослых.

Три или четыре месяца эти пары ужинали вместе по понедельникам, ходили в кино по пятницам, а вечерами в субботу собирались в домашнем кинотеатре у Льямбиасов, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм. Порознь они проводили лишь вечер четверга, когда Мартин шел в гости к Тано, а Лала вместе с остальными «вдовами по четвергам» отправлялась в кино.

В одну из таких суббот Лала принесла фильм, который ее попросил достать Вето, — «Последнее танго в Париже». Она о нем что-то когда-то слышала, но раньше не смотрела. Ей стоило большого труда добыть видеокассету: в «Блокбастере» ее не оказалось, а в окрестностях поселка было не так уж много видеопрокатов. Пришлось ехать в Сан-Исидро. Она не знала ни режиссера, ни актеров — лишь название. И по картинке на обложке фильм показался ей старым и вышедшим из моды. Но это была просьба Вето. Он сам позвонил ей на сотовый:

— Спасай, Лала, сегодня я должен посмотреть именно его.

А Льямбиасы обычно были к ним так внимательны, что она не могла подвести их. Дорита появилась в комнате, когда Бето запускал фильм. Подошла к нему и поцеловала. Этот поцелуй длился дольше, чем обычно, и Лала почувствовала себя неловко. Они с Мартином никогда не целовались на людях, хоть были на десять лет моложе и жили в браке гораздо меньше. Никто из их друзей на публике не целовался. Они смотрели фильм, сидя на большом диване: Лала с краю, Бето рядом, очень близко от нее, хотя на диване было полно свободного места. Мартин дремал в кресле позади, а Дорита постоянно бегала на кухню и обратно. Подавала кофе, печенье, еще кофе, ликеры. Было ясно, что фильм ей был неинтересен или она помнила его наизусть. Тем временем на экране Марлон Брандо занялся своей подружкой. Лала не ошиблась, когда решила, что фильм довольно старый — картинка была нечеткой, смотреть трудно. Бето все больше откидывался на спинку дивана и все сильнее прижимался к Лале. Когда он комментировал происходящее на экране, то чуть отрывал голову от спинки и, опираясь рукой на ногу Лалы, заглядывал ей в глаза. Она не слышала, о чем он говорит, но чувствовала, как он трогает ее ногу. Затем он положил руку ей на бедро и не стал убирать. Лала не шевелилась, она чувствовала тепло ладони Бето у себя на бедре и ждала, что будет дальше. Когда он стал ее гладить, Лала напряглась и попыталась отодвинуться, но Бето удержал ее и заглянул в глаза. Лала не отвела взгляда, поскольку просто не знала, что сказать. Она не хотела устраивать скандала в присутствии своего мужа и подумала, что взгляд ее достаточно красноречив. Но, похоже, это было не так, потому что Бето улыбнулся, не сводя с нее глаз, опять положил руку ей на колено и начал медленно поднимать к бедру. Дорита, которая вроде бы все время отсутствовала, вдруг принесла стул и села напротив них, закрыв спиной экран. Она улыбнулась им, придвинулась чуть ближе и стала гладить Лалу точно так же, как и ее муж. Лала вскочила, словно ее подбросило пружиной, и отошла к окну. Она не осмеливалась ни взглянуть на хозяев, ни закричать, ни выбежать из комнаты. Она могла лишь смотреть в окно. И наконец оглянулась. Дорита и Бето страстно целовались на диване, там, где раньше сидела она. Мартин все еще спал в кресле.

Ромина не знает, кем работает Эрнесто. В школе ей задали написать сочинение о профессии отца. Но она не знает, о чем писать. То, что ей говорят, неправда. Она звонит Хуани. Он тоже не знает. Он смеется: ему написать сочинение о работе своего отца было бы очень легко. Всего четыре слова: My father doesn't work.[38]Но ему такого сочинения не задавали. Он пытается помочь Ромине и что-нибудь выяснить. Но его мать, которая знает все обо всех, отвечает уклончиво.